Ему оставалось только уйти.

Крис ушел излома Весткотов в жалком состоянии: он был готов не то рычать, не то рыдать. С одной стороны, он чувствовал себя горько униженным. С другой — он был взбешен на самого себя и на Анну, на то состояние, на которое судьбе было угодно обречь его, и вообще на весь мир.

Бешенство было спасительным, унижение — гнетущим. Унижение и страх — двоюродные братья в разрушении. Лишенный даже полового удовлетворения, импульс жизни обращался против самого себя в разрушительном исступлении.

Крис бродил наугад по темным переулкам, безучастно шлепая по грязи и лужам. Он ощущал какую-то детскую радость удовлетворенной мести, забрызгивая грязью свой единственный хороший костюм.

Пока Крис сражался с Анной на почве любви и ненависти и безнадежно пытался примириться со своим жалким поражением, он был предметом дружеского обсуждения своих домашних. Или, вернее, он был одной из второстепенных тем среди других, более существенных с точки зрения человеческого достоинства и семейных интересов.

Приближался священный час вечернего чая. Под предлогом милосердных забот и утешения страждущего Нелл и Жюльетта предоставили Гвен и портнихе заниматься шитьем, асами поспешно поднялись к больному. В тот день пришли документы и письма первостепенного значения, и обе дамы умирали от желания узнать, какие сведения извлек из них партриарх семьи. Разумеется, выносить решения будут они, но, поскольку они еще меньше, чем он, разбираются в юридических документах и деловом фокусничестве, им придется выслушать его попытки объяснить им это.

Постель страдальца была усеяна документами, а на клочках бумаги, пришпиленных кнопками к доске для письма таким образом, чтобы больной мог писать одной рукой, были сделаны многочисленные карандашные пометки. Он был мрачен, но исполнен собственного достоинства.

— Ну? — отрывисто спросила Нелл, не тратя времени на утешения, так как производить впечатление было не на кого. — Все в порядке?

Вздох Фрэнка был близок к стопу, а выражение его лица вызывало опасения рецидива.

— И да и нет, если ты понимаешь, что я хочу сказать, — жалобно сказал он.

— Не знаю я, что ты хочешь сказать, — раздраженно ответила Нелл. — И мы обе будем очень обязаны тебе, если ты будешь изъясняться на обыкновенном английском языке, а не играть с нами в прятки или употреблять эти ужасные юридические термины, которых мы не понимаем, да и ты тоже, кажется.

— Хорошо, хорошо, — поспешно согласился больной, видимо, желая быть любезным. — Где Крис?

— Ушел, — сказала Жюльетта.

— Куда?

— Должно быть, к этой своей Весткот.

— Но ты, кажется, говорила?.. — Фрэнк с тревогой взглянул на Нелл.

— Все в свое время. Дело идет на лад. И я быстренько поставлю мисс Анну Весткот на место, если она вздумает вмешаться. Предоставь уж это мне.

Мистер Хейлин был явно в недоумении. Что идет на лад? И если так, почему этот мальчишка опять бегает за Анной?

— Ну, тебе виднее, — сказал он, по обычаю уклоняясь от ответственности. — Предоставляю это тебе. Но ему следовало бы знать обо всем.

— С какой стати? — отрывисто воскликнула Жюльетта. — Я выхожу замуж, не он.

— Конечно. — Нелл встала на ее сторону. — Во-первых, он слишком молод, чтобы понимать такие вещи, а во-вторых, он растерял свой последний здравый смысл в этом университете, куда тебе зачем-то понадобилось его посылать, бросать на это деньги, и вот он вернулся домой, напичканный русской пропагандой. А теперь ты, может быть, соблаговолишь не тянуть больше время и сообщить нам, в каком положении наши дела?

— Ладно, ладно, ладно! Только не раздражай меня, пожалуйста. — Фрэнк начал неуклюже перебирать бумаги, своей медлительностью еще больше разжигая нетерпение дам. — Ну а теперь, — погодите-ка, куда же я девал эти записки? Куда же я их… Ах, вот они. Погодите-ка. Да. Да, вот оно. Вот копия брачного контракта…

— Ах! — с облегчением вздохнула Жюльетта.

— Ну, благодарение Богу, хоть это-то уладилось, — с благочестивой решимостью заметила Нелл.