– Вы… ты бы согласилась? – еле слышно спросил он.

– Да, – быстро ответила Лиза. – Только для этого, кажется, нужно много всего – согласие родителей и прочее. Поэтому надо венчаться тайно.

Эта замечательная мысль только минуту назад пришла ей в голову, но понравилась больше Америки. Если они с Ваней заранее обвенчаются, браке Пиановичем будет признан недействительным, и она прямо в белом платье, в цветах… Что будет дальше, она не знала. Да не все ли равно!

– Представь только, Ваня, как будет интересно! – вскричала она, чтобы не думать о невозможном и плохом. – Мы оба преспокойно ходим в гимназию, а на самом деле обвенчаны! Слово красивое, да? Как будто колокольчики звенят. И никто ничего не будет знать! Я читала, что такое бывало, правда, в старину.

Практический Ваня молчал, явно огорошенный такой перспективой. Он только глядел на Лизу искоса, восторженным здоровым глазом, и то краснел, то бледнел. У него был такой потрясенный вид, что соглядатай в засаленном канотье уже без всяких маскировочных уловок пялился на него и даже чуть присел, чтоб разглядеть получше.

– Ты не хочешь венчаться? – с подозрением спросила Лиза.

– А вы… ты… не пожалеете? Вы… ты… такая необыкновенная, а я… – упавшим голосом бормотал Ваня.

– Ну вот, я так и знала! Русский человек на рандеву! И не надо. И забудь.

Лиза готова была то ли расхохотаться, то ли расплакаться, а скорее всего вскочить и убежать. Это она в конце концов и сделала – вырвала у Вани свою руку и резко встала. Все ее надежды мигом заволокло мраком, даже дышать стало трудно.

Вскочил со скамейки и Ваня:

– Лиза, вы… ты меня не поняла! Я готов! Я все сделаю! Я буду венчаться, я умру за тебя хоть сейчас! Только не плачь…

Она, оказывается, уже плакала? Не только негодяй в канотье глазел теперь на нее, но и гимнаст Сущев, и кое-какие няньки. Толстый зевака в матроске, лет четырех, подошел к Лизе почти вплотную и открыл глупый рот, облепленный песком, который он только что ел.

Лиза взяла себя в руки и приложила палец к губам:

– Тс-с-с! Ваня, пойдем отсюда. Меня, наверное, уже по всему городу ищут. Ты даже представить себе не можешь, до чего я несчастная!

Они быстро вышли из зеленых ворот сада, почти пробежали Самсоновскую и свернули на Почтовую. Долго скучавший человек в канотье с видимым удовольствием припустил за ними рысью. Второй соглядатай – тот, что подволакивал ногу, – держался сзади на изрядном расстоянии, но тоже не отставал.

– Ваня, знай: скоро может случиться что-то ужасное. Я всего сказать не могу, но только… Нет, все равно не могу! Этого не может быть, – быстро, на ходу говорила полушепотом Лиза.

Ваня ничего не понимал, но отвечал твердо:

– Я сделаю все, что ты скажешь. Я навсегда тебя люблю, не сомневайся. Просто я растерялся и не мог поверить, что у нас будет такое счастье.

– Ах, если б только счастье! – почти плача, проговорила Лиза. – Я теперь даже не знаю, что со мной будет. Ты, Ваня, главное, помни, что я одного тебя люблю. Тебя! Тебя! Ты ничему не удивляйся, даже если что-то странное узнаешь, ладно?

– Ладно, – согласился Ваня, запутавшийся вконец.

За квартал до собственного дома Лиза остановилась.

– Все, дальше не ходи, – сказала она. – И помни, что я тебя люблю. Я тебе написала много писем, вчера днем и сегодня ночью. Целых пол-ящика! Может, я даже тебе их перешлю с Мурочкой или Володькой. А когда все устроится… Ах, боже мой, как же устроится?

– Ты согласна со мной венчаться? Это была не шутка? – вдруг спросил Ваня. Он все еще не верил!

– Конечно, согласна. Только тайно и не теперь. Я бегу! – заторопилась Лиза. – Смотри, Тихуновский из окошка смотрит. И эти двое за нами притащились! Я так тебя люблю, так хочу, чтоб ты меня целовал, но тут нельзя. Значит, надо обязательно венчаться!

Она взмахнула рукой и вприпрыжку побежала к своему дому. Ветер раздувал ее белое платье и растрепавшийся конец русалочьей косы. Ваня не шевелясь провожал глазами это странное чудесное видение. Двое преследователей подтянулись почти вплотную и остановились от Вани шагах в пяти.

– Королева! – сипло сказал тот, что был в канотье.

Ваня обернулся, чтобы на месте убить мерзкое животное, но оба шпиона уже удалялись по Почтовой в сторону Косого Взвоза. Как ни странно, под руку!

Лиза пробралась в дом через черный ход. Она решила весело и небрежно поздороваться с тетей и не давать отчета, где была все утро. Однако, выскочив на середину гостиной, застыла в изумлении: здесь собралось общество, чересчур многочисленное для буднего полуденного часа. Тетя Анюта восседала в своем кресле, но не в зеленом домашнем платье, а в парадном лиловом, по которому были нашиты букеты из черного гипюра. Прическа ее была сегодня особенно безупречной, увенчанной испанским гребнем. Павел Терентьевич, правда, надел будничный костюм, зато с новым галстуком. А главное, при Лизином появлении с гостевого дивана одновременно, как заводные, поднялись Игнатий Феликсович Пианович и его секретарь Адам Генсерский.

Эти двое всегда отличались европейским (по крайней мере, варшавским) шиком и одевались похоже, как хористы в опере. Сегодня они превзошли себя: явились в изумительных летних костюмах. У Пиановича наряд имел тонкий зеленый оттенок, а у Генсерского розоватый. Генсерский улыбался всеми своими деснами, Пианович держал в руках большой букет темно-красных роз. Этот букет напомнил Лизе о Зосиных похоронах, но Игнатия Феликсовича она великодушно простила – выбор цветов в Нетске был невелик. К тому же Пианович был сегодня бледнее обычного, не так ловок и скор в движениях, а его рука, сжимавшая шелковистую букетную бумагу, заметно дрожала.