Шрифт:
– Не знаю. Все равно! Меня ведь отправят на каторгу. Но раз дело будет сделано, ничего больше и не надо.
– Ты думаешь, это все понравилось бы Зосе?
– Нет, конечно, – усмехнулась Каша. – Она была слишком добрая, и это ее убило бы. А я злая! Зося, бедная, и себя опозорила, и семью. Мы ведь графского рода, герба Топор – ты не знала? Панна из Пшежецких не должна быть шлюхой, вымогающей деньги у купчишек и конторщиков. Убийца толкнул Зоею на позор, а я восстановлю семейную честь. Мне бы только знать, кого ненавидеть!
«Наверное, Каша тоже начиталась пана Сенкевича, – подумала Лиза. – Оказывается, всегда у нее есть дело жизни – то Адам, то месть. К чему тогда она так яростно зубрила географию и немецкий?»
– Ладно, – сказала Лиза вслух, – могу тебе обещать, что никому ничего не скажу. Давай думать вместе! Ведь концы с концами у тебя не сходятся.
– Это еще почему?
– Помнишь, когда я шпильку отдала, что Зося сказала? Что не сносить нам головы, если мы будем об этом болтать. Что есть какие-то страшные люди, которые могут за это убить.
– Точно! Я прочитала в дневнике о злом муже и сразу все другое позабыла.
– А зря! Зося боялась этих страшных людей. Их надо найти! Для этого стоит обратиться в полицию.
– Никогда! – вскинулась Каша. – Только не полиция! У меня тайное и абсолютно частное дело. Неужели можно фамильную честь восстановить доносом или судебным разбирательством? Это позор! Нет, я сама все сделаю. Я ни о чем тебя не прошу. Мне просто надо было с кем-то поговорить. Я устала и запуталась.
Каша снова уткнулась в Зосин альбомчик, полистала страницы.
– Не могу понять, кто этот злодей? – бормотала она. – Известно, что Зося его любила. Кого? Шляпин застрелился, Пахотин в сумасшедшем доме, Леницкий тряпка, учителя физики ты сама знаешь…
– Да, с такой бородавкой он в герои не годится, – согласилась Лиза. – Дикий капитан Матлыгин тоже не подходит.
Каша подозрительно сощурилась:
– А вот в этом я не уверена…
– Ну что ты! Его же все знают: он спортсмен, исследователь Азии.
– Вот в этом-то и дело! – оживилась Каша. – Ему вечно нужны деньги на экспедиции, он держит целый табун лошадей. А еще он играет по-крупному! Во всяком случае, когда отец был жив, он играл. Матлыгин сильный, самолюбивый, жестокий. Мне почему-то кажется, он даже может ударить женщину.
– Как? Исследователь Азии?
– Одинцова, глупо!
Каша сказала «гвупо» – совсем как Зося.
– Глупо, Одинцова! Вспомни, какими свирепыми были Кортес и Писарро!
Лиза сделала вид, что вспомнила этих двоих, хотя ничего плохого о них не слышала. А вот Каша училась очень хорошо и всегда все знала.
– Они… эти… били своих жен? – осторожно спросила Лиза.
– Наверняка! И сотнями истребляли индейцев. Но сильнее всего они любили золото. Вот почему Федор Саввич Матлыгин мне сейчас меньше всех нравится. К тому же у него фамилия на букву «М»!
14
Лиза даже знать не желала, кто она такая, эта молодая особа с надменным подбородком и синими глазами, бессмысленно мерцающими из-под ресниц. Стройная, как колонна («Нет уж, скорее прямая, как палка», – поправила картину Лиза). Длинные белые руки равнодушно опущены. Волосы начесаны к бровям и пронзены алмазной стрелой. Подол платья, многослойный и неровный, как бегущие друг за другом речные волны, едва касается белых атласных туфелек. Жемчужные капли улеглись вокруг шеи. Такое великолепие только присниться может! Длинное мраморное тело, белый шифон, жемчуг, холодные камни – а лицо безучастное. От этого оно кажется очень красивым. Лиза рассматривала с удивлением.
Неужели это она сама?
Конечно, кто еще? У Одинцовых в доме было всего одно зеркало в полный рост. Стояло оно в комнате Анны Терентьевны, но сейчас та сидела перед маленьким туалетом, заглядывала то в одну, то в другую зеркальную створку, нервно пудрилась и говорила, говорила, говорила…
– Ты неплохо держалась последние дни, но этот вечер важен особенно… Это твой дебют. Хотя девушки обычно дебютируют на балах, ты не должна… Не горбись, Лиза! Только не сегодня! И говори поменьше. Это украшает и интригует. Игнатий Феликсович не терпит болтливых женщин… Улыбайся, улыбайся! Но не вздумай хохотать во все горло, как в прошлый раз. Благовоспитанная девушка должна показывать в улыбке не более шести зубов. Не более! Даже если все остальные у нее тоже прекрасны… Боже, как ты прелестна в белом! В голубом визитном, впрочем, тоже. И прическа тебе к лицу. Игнатий Феликсович прав: она придает тебе лет и стати.
– От нее голова болит – слишком много шпилек, – скучным голосом ответила Лиза. – И от шляпы с перьями: она тяжелая, как корзина с репой. И туфли жмут!
– Чтобы быть красивой, нужно страдать, – совершенно серьезно повторила Анна Терентьевна избитую фразу. – Зато в тесных туфлях ножка выглядит меньше. Ах, ты затмеваешь всех! После того как третьего дня тебе прислали анонимный букет, мне кажется, твой жених не на шутку начал ревновать. Ты не думаешь?.. Ну, не сердись, моя девочка! Я не хочу сказать, что ты небезупречно себя вела, просто твоя наружность… Тихо! Кажется, кто-то уже пришел? Надо выйти к гостям!