— Это правда, Жанна еще ничего не знает. Но что за беда?

— А если она не захочет нам помогать?

— Это невозможно!

— Напротив, все возможно! Женщины странны и капризны.

— Вообще вы правы, но в этом случае ошибаетесь. Жанна живет только мною и не имеет другой воли, кроме моей. Она сделает все, что я ей велю. Если я ей скажу, чтобы она пошла на смерть, для меня она пойдет с улыбкой! Не беспокойтесь же, маркиз, я ручаюсь за Жанну.

— Неужели она такова, как вы ее описываете?

— Уверяю вас!

— О, если так, то это не женщина, а ангел!

— Кто же в этом сомневается?

— В таком случае, кавалер, мы — оба заслуживаем галер, знаете ли вы?

— Ба! Это за что?

— Вы — за то, что обманули этого ангела, а я — за то, что помогал вам.

Рауль расхохотался.

— Вы говорите серьезно? — сказал он потом.

— Очень серьезно. Ну, любезный маркиз, я заранее утешаюсь, что буду грести на галерах короля в вашей компании… Впрочем, ручаюсь вам, что Жанна со мной вполне счастлива…

— Я вам верю, но продолжится ли это?

— Как можно долее. Притом разве я виноват, что был уже женат, когда встретился с Жанной? Я люблю ее всей душой, и если дьявол освободит меня от моей первой жены — а я прошу его об этом каждое утро, каждый вечер — настоящий брак немедленно заменит комедию, в которой вы мне помогали…

В тот же день, ровно в два часа, Рауля проводили в кабинет регента.

Филипп Орлеанский сделал два шага навстречу к молодому человеку. Эти два шага были неопровержимым доказательством начала милости — неслыханной, беспримерной безграничной. Сердце Рауля встрепенулось от радости, но лицо осталось бесстрастно и выражение его, глубоко почтительное, не обнаружило того, что происходило в душе молодого человека.

— Кавалер, — сказал регент, — знаете ли вы, что я не спал всю ночь…

— Смею надеяться, — заметил Рауль, — что не нездоровье стало причиной бессонницы вашего высочества?

— Я здоров, — отвечал Филипп.

— Однако эта бессонница?

— Вы одни причиною ее, любезный кавалер.

— Я? — вскричал Рауль, притворившись испуганным.

— О! He пугайтесь… Да, вы невинная причина. Я не спал, потому что меня занимали ваши три странные рассказа, особенно последний… о нем-то я и желал поговорить с вами сегодня… Со вчерашней ночи меня преследует неотступная мысль, любезный кавалер…

— Если бы я осмелился расспросить ваше королевское высочество…

— Вы спросили бы меня, какая это мысль? — перебил регент. — Я вам скажу: я хочу видеть царицу Савскую.

— Я уже слышал это желание от вашего высочества и имел честь отвечать, что ничего нет легче, чем удовлетворить его…

— Так, так, но когда?

— Я заметил, что в субботу прелестная Балкида особенно любит являться ко мне… Сегодня среда, итак, через три дня ваше королевское высочество можете быть свидетелем чуда, возбуждающего ваше любопытство.

— Хорошо, пусть в субботу; но до тех пор нельзя ли мне, по крайней мере, взглянуть на обои?

— Я предвидел желание вашего королевского высочества… и…

— Что же вы сделали?

— Привез с собой эти обои.

— Сюда?

— Да. Они в передней. Я оставил их в руках моего лакея…

— Кавалер! — вскричал Филипп с ласковой улыбкой. — Вы верный и ревностный слуга… Мало этого: вы — драгоценный друг!..

Упоенный радостью и надеждой от таких слов, Рауль преклонил колени перед регентом. Филипп милостиво его поднял, потом позвал лакея и сказал:

— В передней ты найдешь человека в ливрее кавалера де ла Транблэ. Принеси сюда сию же минуту, вместе с ним, ту вещь, которую он держит.

Через две минуты обои все еще завернутые в толстый холст, явились в кабинет его королевского высочества. Регент развернул их, не теряя ни секунды, и приказал слугам уйти.

— Итак! — вскричал Филипп, долго и с восторгом любуясь чертами царицы. — Итак, вот эта библейская герцогиня!.. эта Балкида, царица амиаритов!.. эта юная и лучезарная возлюбленная Соломона, сына Давидова, величайшего из всех царей в мире! Как она хороша!.. Как она хороша!..