Появление незнакомца в таверне, обыкновенные посетители которой нам уже известны, произвело эффект, даже, может быть, гораздо больший, нежели он желал. Почтенные клиенты таверны «Марс и Венера» держались принципа равенства, и вид великолепной ливреи раздражал их нервы, напоминая им, что на свете были знатные и богатые люди, которые держали у себя слуг, между тем как они должны были сами служить себе.

— Зачем явился сюда этот попугай? — спросил один шутник, остроумно намекая на красный и зеленый цвета ливреи лакея.

— Скажи лучше — рак!.. — отвечал другой.

— На нем столько серебряных галунов, — вскричал третий, — что нам хватило бы их на вино на целых три дня!..

— Вон, попугай!..

— Вон, рак!..

— Да… да… пусть он убирается отсюда…

— Только пусть оставит здесь свое красное платье; мы пропьем его галуны!..

Едва были произнесены эти последние слова, как полдюжины висельников окружили несчастного лакея, который, потеряв всю свою самоуверенность и вовсе не думая употребить свою физическую силу, чтобы отделаться от докучливых, жалобно повторял:

— Друзья мои… мои добрые друзья… позвольте мне объяснить вам, что я из ваших… что вы найдете во мне старого товарища…

— У нас нет друзей между лакеями… — отвечали хриплые и угрожающие голоса.

— У нас нет товарищей в ливреях!..

— Мы пропиваем галуны, а не носим их!..

— Но еще раз позвольте сказать вам…

— Ничего не позволяем!

— Ну, негодяй, снимай свое платье, да проворнее!.. и убирайся отсюда!

Лакей принужден был повиноваться, как вдруг он вскрикнул от радости. Обводя вокруг испуганными глазами, он приметил знакомого человека, и именно того самого, ради которого пришел в кабак «Марс и Венера».

— Эй, Матьяс Обер, — закричал он, — приди ко мне на помощь, избавь меня!

Матьяс Обер, без сомнения, погруженный в ряд философических размышлений, не обращал до сих пор никакого внимания на сцену, происходившую возле него. Но, услыхав свое имя, он поднял голову и взглянул на того, кто его звал.

— А! — сказал он потом самым спокойным тоном, — это ты, Жан Каррэ…

— Ты видишь, что это я, — отвечал лакей Антонии Верди, — избавь же меня!

— Оставьте его!.. — вскричал Матьяс Обер, обращаясь к висельникам, окружавшим лакея. — Прочь! этот господин мне приятель!

Круг тотчас раздвинулся не без ропота, и сердитый голос спросил:

— Если эта птица приятель Рыси, зачем же он не сказал заранее?

— А дали ли вы мне на это время, мои деточки? — возразил Жан Каррэ, к которому вдруг возвратилась вся уверенность. — В другой раз скажу, а пока помните поговорку: говори что хочешь, а рукам воли не давай!..

Сказав это, лакей воспользовался возвращенной ему свободой, чтобы сесть напротив Матьяса Обера, который пожал ему руку и спросил:

— По какому случаю ты здесь, Жан Каррэ?

— Нисколько не по случаю…

— А как же?

— Я пришел сюда с целью повидать кой-кого…

— Можно спросить, кого именно?

— Можно.

— Ну?

— А я отвечаю, что пришел к тебе, Матьяс Обер…

— Ага!

— Это тебя удивляет?

— Нет. Ты все еще в услужении у Антонии Верди?

— Да.

— Стало быть, я нужен твоей госпоже?

— По крайней мере, ей нужен человек, у которого, как у тебя, были бы рысьи глаза и хитрость лисицы.

— И ты вспомнил обо мне?

— Как изволишь видеть.

— Спасибо! Стало быть, есть дельце?

— И дельце из таких, какие ты любишь.

— То есть без риску, а выгодно?

— Именно!

— Можно заработать кое-что?

— Можно.

— Много?

— Достаточно, чтобы ты остался вполне доволен.

— Я вижу заранее, что дельце будет по мне.

— Ну, поговорим…

— Хорошо, только прежде спроси табаку и водки, если у тебя есть в кармане деньги.

Жан Каррэ ударил по карману.

— Деньги есть! — сказал он, — Да еще золото, старикашка!

— О! О! Верно, служить у Антонии Верди хорошо.

— Еще бы!

Лакей Антонии велел принести табаку и водки в изобилии, потом продолжал:

— Знаешь ты, что происходит?

— Где? — спросил Матьяс Обер.