Она глядела на Бурцева и только улыбалась в ответ на его слова.

— Только выбирайте такой вечер, чтобы мороз трещал, — продолжал говорить Бурцев. Он снял с неё пальто, затем провёл Олю в комнату и усадил за стол.

— Продрогли, водочки или чаю?

— Наверное, чаю, — наконец заговорила Оля, — водку я не пью.

— Заморозил жену, ух, я тебя! — Бурцев шутя, замахнулся на Колесникова.

— Ни одного живого стекла нет в подъезде, всё повыбито, — сказала Оля, дуя на чай. — И кто это всё делает?

— Пацаны, — ответил Колесников, — кто же ещё.

— Пацаны — это же наши дети, чужие же сюда не ходят, — сказала Оля. Их бы собрать, да поговорить с ними, убедить их, что это и их дом.

— А кому до них есть дело, — возразил Колесников. — Отец с утра до вечера в казарме смотрит, чтобы сопливому солдату старики морду не побили, а у самого в квартире оболтус растёт. И пойдет этот оболтус в армию, начнут его перевоспитывать чужие дяди, потому как, отцу, некогда было — он чужими занимался.

Оля молча отпивала чай маленькими глотками.

— Когда планируешь отъезд? — спросил Колесников.

— Дня через два и уеду, как только дела передам. Чего мне тут сидеть.

— Там полк уже давно без командира. Сколько тут ехать. На машину сяду и часа через четыре на месте. Только вот мебель некуда деть, с дуру купил её, теперь таскайся.

— Что вы, — сказала Оля, — такая хорошая мебель. В контейнер и перевезёте туда.

— И. что от неё останется после перевозки — одни дрова.

— Почему дрова? — возразила Оля. — Хорошо упаковать, всё дойдёт.

— Мне некогда этим заниматься, тут нужна женская рука. А вам, Оля, мебель нравится?

— Нравится, хорошая мебель.

— Чехословакия, по блату брал, ещё и сверху пришлось дать. А теперь куда? Берите, за пол цены отдаю.

— Да что вы, — замахала руками Оля.

— Берите, берите, я не шучу.

— У нас денег и на половину не будет, — сказал Колесников.

— Сколько будет, а остальные потом пришлёшь, можно и частями.

— Беспроцентный кредит, — засмеялся Колесников. А что, Оля, может возьмём? Мне в штабе, трёхкомнатную квартиру дадут. Что мы в неё ставить будем?

— Вот и я об этом говорю, — сказал радостный Бурцев, — присылай завтра бойцов и забирай.

Ася решила все проблемы с учёбой. По согласованию с руководством университета некоторые предметы были сданы экстерном, и время учебы значительно сократилось. Педагоги, следившие за учёбой Аси, видели в ней задатки будущего талантливого хирурга. Один из преподавателей устроил Асю в частную клинику, куда её взяли в качестве практикантки, а после получения диплома ей гарантировали место. Когда Александру исполнился годик, тётушка в знак благодарности за наследника подарила Асе автомобиль, роскошное «Пежо» красного цвета. Ася быстро научилась водить. К малышу ездила часто, разрываясь между Парижем и Реймсом. Время залечивало раны. Та боль, которая осталась после Афганистана, медленно затихала. И лишь иногда она мельком видела Васю во сне. Она звала его за собой, а он улыбался, и всё куда-то исчезал. Мишель относился к ней очень хорошо. Она понимала, что он любит её, уважала его, но полюбить так и не смогла. О том, что она была к нему равнодушной, сказать нельзя. Она любила его по-своему, как старшего брата, как отца, но любить так трепетно, как любила Бурцева, не могла. Больше всего привязанности и взаимопонимания у Аси было с тётушкой Мишеля. Как ни странно, но родство душ было не со свекровью, русской по национальности, а с француженкой. По-видимому, всё душевное решается на небесах, невзирая ни на какие нации.

Мишель выглядел болезненно, он падал в обморок ещё несколько раз, но уговоры лечь на обследование не давали результатов. Всё откладывал после решения очередных важных дел, которые валились, как снежный ком, а их накапливалось всё больше и больше.

Сегодня Ася проснулась раньше, чем обычно. Прислуга уже стучала на кухне, готовя завтрак. Зазвонил телефон. Это звонила тётушка. Она просыпалась рано и звонила каждый день, докладывая, как вёл себя Александр днём и как спал ночью. Но основная причина столь ранних ежедневных звонков было желание услышать Асин голос, и узнать состояние её здоровья. Она любила Асю как дочь. Любила той любовью, которая бывает у старых особ, коим не посчастливилось в этой жизни иметь своих детей. И вдруг на их пути встречается молодая родственная душа, на которую и выплёскивают они всю свою накопившуюся энергию любви. Она всегда звала Асю «голубушка моя» и почти никогда не называла её по имени. То ли ей имя не нравилось, то ли плохо произносилось по-французски.

— Голубушка моя, — начала она как обычно, — Алекс вёл себя прекрасно. Как твоё здоровье? Снились вы мне очень плохо. Особенно Мишель. Прошу тебя, береги себя, а того шалопута держи в руках. И не крути ты сама этот руль. Что, у вас нет денег, водителя нанять? Не гоже даме самой водить. Ты же не какая-нибудь вертихвостка, которой водитель мешает утехами заниматься. Алексу сегодня два годика. Не забыли?

— Что вы, тётушка. Мы сегодня приедем.

— Мои уже все на ногах, к банкету готовятся. Вчера Алекса спрашиваю: «Что тебе папа подарит?» Говорит, лошадку. Ну, до свидания, а то из-за меня ещё опоздаешь в университет.

— До свидания, тётушка.

— Кто звонил, Ася? — спросил Мишель.

— Как всегда, тётушка. Сказала, что готовит банкет. Я с утра сразу поеду в Реймс.

— Я приеду к вечеру, мне сегодня надо решить несколько важных дел.

Маленький Александр гулял по дорожке с бабушками. Увидев Асю, он со всего разгону побежал к ней навстречу. Тётушка Эли еле поспевала за ним, всё приговаривая:

— Вот ведь какой стал. Я уже и не догоню. А у бабушки Нади совсем с сердцем плохо, не может она за тобой бегать.