Крещен Александр был еще в младенчестве. Слава богу, бабушка постаралась и тайком от родителей отнесла его в церковь «Всех скорбящих Радость», что на Большой Ордынке. Родители тогда целыми днями учились, работали, а бабушка сидела все время с внуком. Она была самой настоящей дворянкой, закончила Смольный институт и прекрасно говорила на французском и английском. В тридцатые, когда ее родителей расстреляли, она устроилась в какое-то советское учреждение секретарем и там трудилась до самой пенсии. Именно от бабушки маленький Саша узнал, что такое Бог, выучил первые молитвы – «Отче наш» и «Символ Веры», которые помнил с детства. У бабушки в комнате всегда горела лампадка и висели красивые старинные иконы. Саше нравилось молиться перед ними. Ему казалось, что Христос с Богородицей улыбались ему и приветливо на него смотрели.

Он до сих пор вспоминал светлый праздник Пасхи. Бабушка пекла куличи, они вместе с ней красили яйца и носили все это в церковь освящать. А еще бабушка умела делать какую-то волшебную пасху. Она долго над ней колдовала, варила и остужала творог, что-то в него добавляла, а потом Саша помогал ей складывать творожную массу в старинные деревянные формочки. Пасха получалась твердой, как сливочное масло, а сверху были выдавлены кресты, ангелы и красивые буквы ХВ. Вкуснее бабушкиных куличей и пасхи Саша в жизни ничего не пробовал.

В детстве же Саша получил первый урок страданий за веру. Когда он однажды спросил отца, почему тот не ходит в церковь, отец учинил настоящее расследование с допросом. Наивный Саша – ему было тогда лет пять-шесть – рассказал, что они с бабушкой ходят в церковь, где так красиво поют ангелы, что там они причащаются, а по воскресеньям батюшка дает ему красивую теплую и вкусную просфору и брызгает живой водой. Воскресенье было для маленького Саши настоящим праздником, которого он ждал всю неделю с замиранием сердца.

После допроса случилось страшное. Папа кричал на бабушку так громко, что маленький Саша закрыл руками уши и с головой зарылся в огромное старинное кресло. Бабушка сначала тихо возражала, а потом и вовсе перестала обращать на взбесившегося сына внимание. Тогда отец заперся с Сашей в комнате и устроил ему настоящую пытку.

– Скажи: Бога нет!

– Есть… – сглатывая слезы, шептал Саша. Он не понимал, почему отец заставляет его говорить неправду.

– Что?! Я не слышу! – надрывался Дмитрий Николаевич. – Перестань распускать нюни, ты же мужчина, советский человек, будущий пионер! Я жду!

Саша растирал слезы по лицу и всхлипывал, пытаясь успокоиться.

– Говори громко и четко: Бога нет.

– Не-е-е-ет…

– Я не слышу. Кого нет?

– Нет, есть! – вдруг громко и четко выкрикнул Саша. – Есть! Есть! Есть! Бог есть, я знаю, я сам видел! Он в церкви живет, ты просто не знаешь, потому что туда не ходишь!

После этого отец совсем озверел. Он в первый и единственный раз выпорол Сашу ремнем и поставил в угол.

– Так и будешь тут стоять, пока не выбросишь из головы свои поповские бредни. Придешь ко мне, попросишь прощения и скажешь, что был не прав.

Саша простоял в углу весь день и весь вечер. Потом он свернулся калачиком и заснул. Сквозь сон он слышал, как пришла бабушка, как отнесла его в кровать и тихонько поплакала над ним, пока он снова не заснул. Ему снился отец с рогами и хвостом, который бегал по комнате с ремнем и громко кричал: «Бога нет! Бога нет!» Вокруг него летали ангелы и пели волшебные песни, а отец пытался ударить их ремнем, но все время промахивался. Проснулся Саша в своей постели. В тот раз он навсегда усвоил урок, что веру свою надо скрывать. Да и не только веру. С отцом у него отношения испортились навсегда. Саша стал замкнутым и жил в своем внутреннем мире. В церковь они с бабушкой теперь ходили тайком, когда отец был в командировках. А через два года бабушка умерла.

Уилл Шакспер едва не умер после побоев. Как он дотащился до Лондона, было известно только одному Богу, ведь путь был не близкий – миль пять. Он то полз на карачках, то набирался сил и вставал, то отдыхал в придорожных кустах. Под утро его подобрал торговец, который ехал из Дептфорда в Лондон покупать пеньку для корабельных канатов. Он довез Уилла до дома и сдал на руки Уилсонам. Джейн запричитала, но тут же отправила мужа на рынок покупать какие-то травы. Она была травница и сама делала разные мази, настойки и отвары, которые стояли в ее комнате на всех полочках и комодах, да вдобавок пучки разных трав были развешаны по стенам и потолку. Джон называл жену за это увлечение колдуньей и даже ведьмой. И в шутку говорил, что если ей не удастся выпить всю его кровь, то наверняка она когда-нибудь его отравит.

Недели две Уилл не вставал с постели, Джейн и Кэт за ним ухаживали как за ребенком. Кэт кормила его с ложечки, поила каким-то горьким чаем, выносила за ним ночной горшок и не отходила от Шакспера ни на минуту. «Главное – кости целы, а мясо нарастет», – приговаривала Джейн, меняя на Уильяме повязки. «Где это тебя так угораздило, мистер Шакспер?» – сетовала сердобольная старушка. Хотя какая она старушка, ей не было еще и сорока пяти. Уилл врал, что по пути из Дептфорда в Лондон на него напали бродяги. Но этот ответ тоже вызывал у мисс Уилсон недовольство: «И чего тебя занесло в этот вонючий Дептфорд? По нему же от запаха рыбы, пеньки, смолы и дегтя пройти нельзя спокойно».