Раз вечером, во время ужина, речь зашла об отношениях между поляками и русскими. Патер Сикорский, между прочим, рассказал, обращаясь прямо ко мне, что в школах западных губерний мальчики, русские и поляки, постоянно дразнят друг друга. Русские будто бы говорят: «Эх, вы, поляки! Варшаву проспали!» А поляки на это отвечают: «А вы, русские, только на сонных и умеете нападать».

Мое детское патриотическое самолюбие было сильно задето этим неуместным рассказом. Я вспыхнул и чуть не заплакал от обиды. Отвечать Сикорскому чем-нибудь я не мог, так как еще не знал истории. Заметив мое волнение, бабушка строго сказала ему, не стесняясь моим присутствием:

– Вы приезжаете сюда, чтобы поддерживать и проповедовать христианскую любовь, а не для того, чтобы разжигать вражду. За подобные разговоры надо мальчиков розгами сечь, а не повторять их глупые слова.

Сикорский был очень сконфужен таким результатом своего рассказа и оправдывался тем, что он рассказал это только ради шутки.

Сколько я мог заметить, и бабушка, и отец мой были люди верующие, но совершенно не фанатики, и тем более не паписты. По крайней мере, я много раз слышал, как они, не стесняясь, критиковали и осуждали все те ненормальные явления, которыми папизм удивляет мир. Зная хорошо взгляды и характер бабушки, я уверен, что если бы она дожила до объявления папской непогрешимости, то с досады отреклась бы от католической религии.

Захотелось моей бабушке однажды увидать императрицу Александру Феодоровну. Не говоря никому о своем намерении, она нарядилась щеголеватее обыкновенного, то есть вместо пеньковых подвязала шелковые сырцовые букли, воздвигла на голову свою гигантскую шляпу с страусовым пером, накинула на плечи черную бархатную накидку, обшитую кружевами, и, вооружившись зонтом, который в развернутом виде мог прикрыть почти четырех человек, отправилась гулять в дворцовый сад.

Идет она по одной из аллей и встречает какого-то военного высокого роста, без эполет, в белой фуражке, около ног которого бежит собака. Когда они сошлись, бабушка остановила незнакомца.

– Извините, что я вас задержу, – обратилась она к нему по-французски. – Вы здешнего полка или придворный?

– А вам зачем это знать?

– Если бы вы были придворный, – ответила бабушка, – то я попросила бы вас научить меня, как и где можно увидеть императрицу?

– Да, я состою немножко при дворе, – ответил, улыбнувшись, военный, – и могу вам в этом помочь. Но позвольте прежде узнать, кто вы такая?

– Я Жозефина Эвальд; мой сын служит здесь в институте.

– A-а! Я знаю вашего сына очень хорошо. Пойдемте ко дворцу. Разве вы никогда не видали императрицу?

– Нет, никогда не случалось встречать ее.

– А императора вы видели?

– Только издали, когда он проезжал мимо нашего дома.

– Вы не желали бы его посмотреть?

– Нет, – ответила старуха просто, – я на него сердита. Военный взглянул с удивлением на бабушку.

– Сердиты? – переспросил он. – За что же?

– А за то, что он помогал австрийцам усмирять венгерцев.

– Какое же вам до этого дело?

– Как же мне нет дела, когда я сама венгерка! – ответила с гордостью бабушка.

– Вот как! Очень жаль, что император не знал этого раньше; может быть, он тогда посоветовался бы с вами, прежде чем начать эту кампанию, – заметил насмешливо военный.

– Он ничего бы не потерял от этого, – ответила бабушка. – Есть вещи, которые мы, женщины, понимаем лучше мужчин.

– Что же вы скажете насчет венгерской кампании?

– Теперь уже поздно об этом говорить, – сказала бабушка, махнув рукой.

– Ну, все-таки… Как вы думаете об этой войне?

– Я думаю, – начала бабушка, – что государь сделал ужасную ошибку, помогая австрийцам. Чрез это он нажил себе и России сильных врагов в венгерцах и не нажил друга в Австрии. Мы хорошо знаем австрийцев: это не такой народ, чтобы чувствовать благодарность за сделанное добро.

– Может быть, вы и правы, сударыня, – ответил военный серьезно, – но в политических делах никто и не рассчитывает на такие чувства, как любовь или благодарность. Если император решил поступить так, а не иначе, то, вероятно, имел на это другие, очень важные причины.

– Может быть… но только… все-таки, это была ошибка с его стороны, – упорно настаивала бабушка.

В это время они подошли ко дворцу. Военный провел бабушку на двор левого дворцового крыла, пригласил ее войти на подъезд и подождать немного в первой комнате, обещая доставить ей случай повидать императрицу, а сам прошел далее. Чрез несколько минут к бабушке подошел камер-лакей и пригласил ее следовать за ним к императрице.

– Как к императрице? – удивленно и испуганно спросила бабушка.