Шрифт:
Почему он дышит все тяжелее и тяжелее, зачем его губы впиваются в ее рот, кому он бормочет страстные слова?!
Зачем он коленом раздвигает ей ноги?!
Что делать? Очнуться и заорать? Попытаться отбиться, сбросить его с себя?
Нет, не надо. Терпи. Ведь сопротивление жертвы возбуждает насильника еще больше.
А так – пусть терзает безжизненное тело…
Но как же трудно сдерживаться! Мама, мамочка!!!
Ты не женщина, ты вялый овсяный кисель. Ты – улитка без домика. Ты…
Фон Клотц отстранился.
– Не могу! Словно с куклой резиновой! Дьявол, надо все-таки девчонку побыстрее на ноги поставить. А возьму-ка я ее на прогулку в лес! Во-первых, свежим воздухом подышит, а во-вторых… Природа, цветочки, на полянку ее отведу красивую, пикник так устроим, вина выпьем. Ей ведь в таком состоянии много вина и не понадобится, полбокала – и девушка готова на все! А для зачатия полбокала не страшно. Ну а потом – потом ей понравится, и Викхен перестанет капризничать. Решено, завтра же идем в лес! – Он привел себя и пленницу в порядок, застегнул все пуговицы на блузке и осторожно похлопал девушку по щекам: – Викхен! Малышка, очнись! Прости своего Фрицци за эту боль, она была последней! Я снял все швы, больше тревожить твою милую головку не буду!
Ишь как заворковал опять! А ведь последнее время только раздраженно морщился и рычал в ответ на малейшие проявления слабости. Нежности и участия хватило ровно на пять дней.
Хлопки по щекам стали интенсивнее, они уже почти подошли к той грани, за которой меняли название на пощечины.
– Викхен! Да очнись же ты! Викхен!
Пора. Девушка болезненно поморщилась и застонала:
– Мм-м… Больно…
– Где больно? Неужели все еще голова?
– Щекам больно! – пожаловалась Вика, открывая глаза. – Зачем ты меня бьешь? Мне и так плохо! И тело все болит, наверное, ударилась при падении. Хотя нет… постой… – Она нахмурилась, прислушиваясь к своим ощущениям. – Грудь болит, словно ее тискали. Ты… – Так, глаза пошире, в них – искреннее неверие, ужас перед случившимся. Хорошо бы еще слезу подогнать, но она ведь училась не в театральном институте, на юрфаке технике сценических рыданий не учат. – Ты… меня… изнасиловал?!
– Никто тебя не насиловал, – пробурчал фон Клотц, помогая пленнице подняться. – Я же говорил тебе – я не ублюдок…
– Спорное утверждение.
– Прекрати язвить! А то передумаю и не возьму тебя завтра на пикник.
– Куда?
– На пикник. Решил вот выгулять тебя по лесу, может, хоть немного порозовеешь, окрепнешь от свежего воздуха, а то вон какая бледная немочь! Лето уже заканчивается, август, скоро будет не до прогулок.
– А раньше что же не выгуливал? – угрюмо поинтересовалась Вика.
– А раньше боялся, что тебя надо будет на руках по лесу таскать. Ты же и двух шагов ступить не могла без опоры.
– И сейчас не могу, говорила же – меня шатает!
– Говорила. Но я слышу, как ты ходишь по комнате – мой кабинет расположен под твоей спальней, – и отметил, что ты шагаешь довольно уверенно.
Для тебя две новости, Вика, – хорошая и плохая. С какой начать?
Плохая – ты, Вика, дура. Да-да, классическая такая тупица. Забыла, что твоя светелка находится на втором этаже дома, а значит, внизу имеется какое-то помещение. Откуда слышно, как ты скачешь той самой горной козочкой.
Но именно в том помещении и надо искать компьютер, и это – хорошая новость!
– Ну, что молчишь? – усмехнулся фон Клотц.
– А что я должна сказать?
– Да в принципе ничего. Сейчас тебе принесут ужин, а завтра утром готовься к лесной прогулке. Тебе понравится, вот увидишь!
Еще и подмигивает, самодовольная скотина!
Глава 23
После ужина, проходившего теперь обязательно в компании Фридриха, Вика, пошатываясь, побрела в сторону лестницы, ведущей в ее личную камеру. Ах да – конечно же, в спальню.
С решетками и замком, который невозможно открыть изнутри…
– И опять – ни «спасибо», ни «спокойной ночи»! – О спину смачно шлепнулся очередной комок сарказма. – Когда же ты станешь хоть чуточку воспитаннее, милая Викхен?
– Когда вернусь в соответствующее общество, – огрызнулась девушка, сосредоточившись на максимально правдоподобной имитации одышки и тремора конечностей.
Неплохо бы, конечно, присесть на ступеньке так на четвертой и, тяжело дыша, прижать руку к сердцу. Зачем? Так ведь оно так бьется в груди, что может и выскочить ненароком.
Но – увы! – после ее бодрого топота по комнате фон Клотц этому актерскому этюду не поверит.
Так что продолжаем путь, цепляясь за перила, словно за спасательный круг.
– Ложись спать пораньше! – крикнул вслед Фридрих. – Ты должна хорошо отдохнуть перед завтрашней прогулкой! А то с такой скоростью мы дальше трех метров в лес не углубимся.
– Так захвати инвалидную коляску!
– Ничего, сама справишься. Спокойной ночи, моя маленькая!
– Обильной диареи, мой пупсик!