— Ну как народ, товарищ капитан? — со скрытой иронией и довольно прозрачной издевкой спросил Ястребилов.

— Хороший народ, товарищ старший лейтенант, — ответил Самохин. (Ястребилова от его нового звания всего передернуло.) — С боевой задачей справляемся, надеемся достичь более высоких результатов.

— Отлично, отлично, желаю удачи, — сказал Ястребилов.

Разрешив отпустить солдат, самолично дав команду «Разойдись!», Авенир Аркадьевич вошел в казарму, проверил две-три винтовки, вытащив затворы и заглянув на свет в канал ствола, попробовал мизинцем, достаточно ли тонким слоем смазано оружие, заглянул в туалет, нет ли там бумажек или окурков, — на том и успокоился, решив, что достаточно проинспектировал оперативный погранпост.

Когда Самохин и Галиев проводили его к машине, Ястребилов, уже садясь рядом с водителем, словно бы между прочим сказал:

— А вы, оказывается, неплохо живете, капитан Самохин. Людей-то своих курятиной кормите?

Андрей хотел было спросить: какой, мол, курятиной? Но вовремя воздержался, почуяв неладное. Он пробормотал что-то невнятное. Ястребилов подозрительно к нему присмотрелся, сам того не ведая, подсказал единственно возможный ответ:

— Вот так вот... Кому за праздник и подношения местных жителей взыскание и понижение в звании, а кое-кто на этом перед личным составом дешевый авторитет завоевывает.

— Я вас не понял, товарищ старший лейтенант, — предельно холодно сказал Самохин.

— Ничего, поймете... А в общем, пообедал я у вас недурно. Прямо, знаете ли, как в кавказском ресторане! Цыплята табака!..

Ястребилов на прощание махнул рукой, сел в кабину, и газик медленно покатился по улице, направляясь к шоссе.

Андрей и старшина Галиев молча поглядели друг на друга.

— А ну-ка, давай сюда этого шеф-повара, — приказал Самохин.

Вошел Вареня. Андрей взглядом велел прикрыть дверь, негромко спросил:

— Так какой курятиной ты старшего лейтенанта накормил?

Вареня вильнул глазами в сторону, принял самый простодушный вид.

— Что ж молчишь? Говори, какие куры? За чей счет перед комендантом выслуживался?

— Туркмэньскы... Тутэшни...

— Откуда ж они взялись, «туркмэньски», «тутэшни»?..

— Товарыщ капитан! — горячо воззвал к справедливости Вареня. — Я ж нэ выноват! Воны ж самы выноватк! Як оти падлюкы скаженни [27] понакынулысь на тэ зэрно!.. А тоди дывлюсь, а воны — хыть!.. И вжэ лапками до горы...

— Как это «лапками до горы»? Попередохли, что ли?

— Ну да... Нэ пропадать же ж им, думаю... От я и товарыщу капитану, пробачтэ, старшему лейтенанту Ястребилову саму гарнэсеньку [28] молодочку и зажарыв. Ще теплэнька була... Як шо хочите, и вам зажарю, будь ласка [29] ... Там их у закутку цила куча...

Узнав, что «у закутку их цила куча», Самохин понял: из-за кур могут быть серьезные неприятности.

— Где ж ты, пустая голова, отравленное зерно сыпал? — не на шутку разозлился он от такого усердия Варени. — Да как они, эти куры, во двор оперативного погранпоста попали?

— Та воны и нэ попадалы, товарыщ капитан. Я у двори трохы посыпав, а тоди и мечтаю соби: «Ти ж трекляти мыши и по за дуваламы шуршать, у лыстьях та у трави...» Я ж за йих ночи нэ сплю, товарыщ капитан. Ну як выскочить яка мышь з маузером! Хоп Вареню за шкирку — тай за кордон!..

Со двора донеслись громкие голоса.

Вареня беспокойно оглянулся, переступил с ноги на ногу.

— Пробачтэ, товарыщ капитан, то, мабудь [30] , до вас... В открытую дверь было видно, что перед часовым у входа во двор оперативного погранпоста толпятся, требуя начальника, жители Аргван-Тепе, аксакалы и женщины — наверняка хозяева и хозяйки загубленных кур.

Пришлось Андрею расплачиваться с пострадавшими и выслушивать через переводчика все, что думали аксакалы о нем самом и его солдатах.

Только когда все ушли, Самохин смог без свидетелей, в сопровождении одного лишь обескураженного, искренне скорбящего Варени пойти и посмотреть, сколько же на самом деле в закутке кур. Оказалось, что в конце двора, в мазанке из самана, было свалено в кучу десятка полтора дохлых птиц.

— Возьмите людей и немедленно уберите эту падаль, — приказал Андрей.

Пять или шесть солдат, взяв по курице в каждую руку, оказались как раз во дворе, когда со стороны калитки послышалось щелканье затвора фотоаппарата.

Самохин, и без того пребывавший не в лучшем настроении, с раздражением обернулся, увидел, что всю эту картину и его самого — начальника оперативного погранпоста — на переднем плане фотографирует, выйдя из кабины остановившейся неподалеку полуторки, только что навестивший оперативный погранпост старший лейтенант Ястребилов.