Шрифт:
Так что, закончив школу, я об этом и не думала. Как помощница бабушки, я со временем приобретала её именем всё большую и большую власть. И дела и обязанности доставляли мне немало интересного. Думала ли бабушка обо мне как о молодой девушке? Она окружила себя такой бронёй, сквозь которую не пробивались никакие чувства, что иногда казалась мне всемогущей и была центром моего мира. И в тот мартовский день, когда она меня покинула, я была подобна кораблю, неожиданно потерявшему рулевого.
В последние мгновения жизни она говорила о посыльном, о наследии и об ящичке. Я вновь взяла шкатулку в руки. Она была очень старая, деревянная; дерево давно почернело от времени или было специально зачернено. Резьба на крышке совсем стёрлась. Но луч солнца позволил мне разглядеть почти исчезнувший рисунок – геральдический щит, причём герб там был явно не Виллисисов.
В замок был вставлен маленький ключ. Бабушка всегда носила его на шее на цепочке. И я неохотно повернула этот ключик.
Внутри лежали бумаги, набитые в шкатулку так плотно, что сами собой откинули крышку. Сверху оказалось письмо, написанное бабушкой с огромным трудом, потому что в последнее время руки совсем отказались служить ей. Я развернула листок и принялась читать.
Так разбился и разлетелся на части мой маленький благополучный мир. Это была не воображаемая история, но правда. Я уронила письмо и принялась лихорадочно рыться в остальных бумагах, просматривая одно за другим письма, пока не нашла лист пергамента с юридическим документом, скреплённым печатью.
Так я узнала правду об Иоахиме фон Харраче, чья кровь текла в моих жилах. Но имя, которое он передал мне, было неверным.
Он оказался младшим сыном (шестым из семи братьев), но тем не менее принцем из высокомерной Виттельсбахской династии, родственником упрямого германо-английского короля Георга, который пытался подчинить нас своей воле. Поссорившись с отцом, принц бежал и вступил офицером в армию гессенцев. Отец его был курфюрстом и самодержавным правителем Гессена. Но потом в княжеской семье начались смерти: от лихорадки, от несчастного случая на охоте, при падении с лошади. И Иоахима призвали домой, чтобы он возглавил княжество.
Отцу Иоахима оказалось очень легко отбросить неблагоразумный брак сына. Достаточно было подписи на листе пергамента. И Иоахима ждала подлинная принцесса, тщательно подготовленная к династическому браку.
Внутри документа, который сделал мою бабушку любовницей, а моего отца – незаконнорожденным, нашлось ещё одно письмо: довольно сильно измятый и потрёпанный листок: его не только много раз читали и перечитывали, но и мяли в руках, а потом разглаживали.
Читая его, я испытала настоящий гнев. Это было предложение, бесчестное предложение для такой женщины, как Лидия Виллисис. Но по сообщениям из Европы, которые получала бабушка, и со слов учительницы-немки в школе я знала о существовании такого обычая при германских дворах. Правитель может одновременно иметь законную жену своего ранга и морганатическую, даже две сразу… Для меня выражения любви в этом письме прозвучали оскорблением. Руки мои дрожали, я отбросила от себя листок, словно пропитанный ядом.
Но тут я вспомнила о письме бабушки. Взяла его и перечла. Теперь я понимала, что стало целью всей её жизни.
Всё, что я делала для умножения нашего состояния и прославления имени, я делала, чтобы стереть с нас пятно. Я не могла вернуть Иоахима; я думаю, что на него оказали такое давление, что он, с его воспитанием, не смог воспротивиться. По законам нашей страны я его законная жена, и у меня есть доказательства этого. И я работала, чтобы получить дальнейшие доказательства, если это ещё возможно. И если известие, которое я ожидаю, придёт, прошу тебя, Амелия, сделать всё, чтобы добиться такого подтверждения. У тебя будет независимое состояние, и ты сможешь поступать по своему желанию.
Но я не связываю тебя никаким обещанием. Время хоронит многое. Если это дело не покажется тебе важным, поступай, как захочешь. Если ожидаемый мною посланец появится, прими его, выслушай и потом решай. Больше я ничего у тебя не прошу…
Подписи не было, как будто перо выпало из её руки. Бабушка никогда ничего у меня не просила, кроме помощи в переписке и в делах. Да и теперь не пыталась связать меня своим предсмертным желанием. Но меня заполнял гнев – не за себя, а за неё. Пусть только появится посыльный. Я решу, что делать. Я готова была сделать то, о чём она просила меня. И докажу, что она была благородной женщиной, с которой жестоко обошлись!
Подгоняемая этим решением, я прочла все остальные письма – по большей части отчёты из Гессена. Сжато описывался династический брак. Единственный сын, родившийся в этом браке, погиб в наполеоновских войнах. Дочь, незамужняя, жива. От самого Иоахима никаких писем не было. Так мне казалось, пока я не нашла под всеми бумагами кусочек светло-жёлтой парчи, прошитой поблекшей золотой нитью. Я взяла парчу, и она словно начала распадаться у меня в руках. И мне на колени упало ожерелье с подвеской, целиком чёрного цвета. А к нему был прикреплён бумажный листок. Я развернула его.
«Лидия… Лидия… Лидия…»
Только имя, написанное снова и снова, с такой силой, что перо прорвало бумагу, оставив пятно, словно каплю крови из вены. Сила, с которой это писалось, проникла даже в моё, бедное чувствами сердце. Я не сомневалась в том, кто это написал, и знала, с каким глубоким чувством писалось это имя.
Ожерелье было изготовлено с величайшим мастерством, хотя материалом послужило самое обычное железо. Резных бабочек с необычайно тонкими крыльями, словно сделанными из паутины, соединяли розетки, в которых сверкали искорки; но это были не драгоценные камни, а огранённые кусочки стали.
Не задумываясь, я приложила ожерелье к шее и посмотрела в зеркало своего туалетного столика. Оно выглядело как-то странно прекрасным, но одновременно показалось мне каким-то отталкивающим. Почему самые нежные насекомые сделаны из такого твёрдого металла? Какое сознание могло подумать о таком соединении несоединимого?
Я стала заворачивать ожерелье, но оно выскользнуло у меня из рук, и только теперь я заметила надпись, выгравированную на обратной стороне подвески:
«Em get aushet zum Wolh des Faderland».