Но есть две вещи, в которых американская элита и глобальная западная элита едины. Скажу сначала об американской элите.

Высшая формула американской «реал-политик» звучит просто (хотя все делают вид, что ее не понимают): «Главный враг — это страна, которая в наибольшей степени приблизилась к неким потенциалам, дающим возможность бросить вызов американскому могуществу». Точка. Чем ближе страна приблизилась к уровню, с которого она может бросить вызов американскому могуществу, тем она опаснее. И совершенно наплевать при этом, какова ее идеология. Является ли эта идеология идеологией свободы и демократии, или идеологией авторитаризма, или любой другой идеологией (например, советизма) — неважно! Важно, что вы приблизились к уровню, с которого можете бросить вызов американскому могуществу. Советский Союз приблизился больше всего — он враг номер один. Китай приблизится больше всего — он враг номер один. Европа, консолидировавшись, приблизится больше всего — она враг номер один. Любой, кто приближается в наибольшей степени к уровню, когда можно еще только бросить вызов американскому могуществу, становится врагом номер один. В этом единый закон. Тут едины республиканцы и демократы.

Кто сейчас в наибольшей степени начинает бросать вызов американскому могуществу? Китай. И в целом регион Азии. Как справиться с этой угрозой? Вот что мучает умы политических интеллектуалов в Соединенных Штатах. Это первый вопрос.

И есть второй глобальный вопрос, который мучает умы всех: «Скажите, пожалуйста, — говорят все, — что делать с миром, в котором китайцы и индийцы завоюют уровень благосостояния, равный американскому? С миром, в котором к одному миллиарду, который именует себя золотым, прибавится еще четыре миллиарда, которые тоже захотят коттедж, а в коттедж электроэнергию, две машины, а в баки бензин и так далее?»

Я несколько раз наблюдал различные обсуждения в международной интеллектуальной элите. Обсуждается все что угодно, кроме этого тупого и простого вопроса. Потому что на него нет ответа. Потому что в тот момент, когда появятся четыре миллиарда, претендующих на тот же уровень благосостояния, что и у американцев, существующий мир рухнет. Но никто не даст им появиться и потому, что такое появление означает, что Соединенные Штаты будут глубоко отброшены и окажутся в зоне непреодолимой катастрофы. И потому, что с миром непонятно что делать. Нет новых идей по поводу того, что делать с миром.

На этом рассуждения останавливаются, и следующий пункт этих рассуждений прост: надо менять всю мировую философию. Ибо на протяжении XVIII, XIX и даже начала XX века мировая философия имела ответ на вопрос, что есть прогресс — гуманизм, некая модернизация (которую у нас очень плохо понимают и которую путают с технической модернизацией: апгрейдом самолетов, компьютеров и прочим; модернизация — это глубочайший процесс). Считалось, что эта модернизация должна происходить повсеместно и закончиться тем, что во всех странах мира установится благоденствие. Говорилось: «Да, у африканцев или индийцев оно установится позже, потому что они дикари. Их сначала надо будет научить чему-то, неся „бремя белых“, по Киплингу. Но когда-нибудь потом и они будут наслаждаться тем же „просперити“ (процветанием)!». В этом философия глобального модерна.

Эта философия, которой навскидку лет 450, завершилась. Наступает конец почти 500-летней эпохе определенной философии. А у нас почти все, включая высшую политическую элиту, верят, как дети, что эта эпоха продолжается. И что, соответственно, у России есть место в какой-то там модернизации.

Поясняю. Модернизация («модерн» или «модернити»), взятая как большая стратагема, а не как способ апгрейда самолетов или компьютеров, заключается в первом приближении в следующем. Есть традиционное общество, общество до-«модернити» (крестьянское, коллективистское, аграрное). И есть необходимость создать современное индустриальное общество. Берется материал из традиционного общества, выдергивается оттуда крестьянин — порядочный, трудолюбивый, очень скромно живущий, совсем нищий. Этому крестьянину дают чуть-чуть больше и ставят его к станку. Из-за этого «чуть-чуть больше» он согласен работать, поскольку альтернатива для него — совсем маленькие деньги. Поэтому у него сильная трудовая мотивация.

Модернизация — это процесс, при котором в топку бросается, как дрова или уголь, «традиционное общество», и поэтому паровоз едет. Он едет до тех пор, пока есть что бросать в топку, — это первое.

Второе. Как модернизация это бросает в топку? Она уничтожает коллективистское традиционное общество. Она его индивидуализирует, атомизирует, переводит в современное состояние, навязывает ему другие стандарты регуляции и так далее. Читайте Гоббса, а также Вебера и других.

С этой точки зрения, модернизация сегодня идет только на Большом Дальнем Востоке, в одной из частей мира. И, между прочим, авторитарные партии, коммунистические или другие, прекрасно с этим справляются. Это Китай. Это полуавторитарная Индия, которая формально демократическая, но в которой есть очень сильное ядро. Это Вьетнам, из которого я недавно вернулся потрясенным, потому что очень скоро нам придется говорить совсем не о том, что мы должны будем догонять Китай (это смешно, мы Китай уже не догоним, если будем так двигаться).

Очень скоро нам придется говорить о другом — о том, догоним ли мы Вьетнам, где два или три урожая в год, а не зона негарантированного земледелия, как у нас. Где вокруг Ханоя стоят огромные заводы по электронной сборке. Где можно взять рабочую силу из традиционного общества в огромном количестве (ткачи, которые привыкли к тонкой работе руками, женщины и мужчины) и где этот человеческий материал очень просто довести до «наночистоты» — обучить, поставить к современным станкам и организовать сборку по технологиям XXI века. Этих людей огромное количество, и страна очень быстро движется вперед. Под руководством коммунистических партий, с мавзолеями Мао Цзэдуна и Хо Ши Мина. С 8–11% роста ВВП в год!

Гармония между богатыми и бедными обеспечивается правящей авторитарной партией. С одной стороны, она изымает часть дополнительного произведенного богатства у богатых и говорит им: «Не отдадите — палкой по голове». С другой стороны, передавая изъятое бедным, она говорит: «Если бедные потребуют больше, тоже палкой по голове». Баланс строится на том, что там капиталистический класс может дать эти 8–11% прироста богатства и он находится в узде крупных партий.

И рост населения… Молодые вьетнамки и вьетнамцы, разъезжающие на мопедах (красных, в основном, они их любят), как бы говорят: «Мы все рвемся в „просперити“, мы готовы работать сколько угодно!» И регион растет. Как коммунистические Вьетнам, Китай, так и полудемократическая Индия, так и классически капиталистические Южная Корея, Сингапур и так далее. Весь регион Большой Дальний Восток стал регионом № 1, регионом модерна.