Дрезинь смотрел то на игроков, то на океан, то на пальцы Артура, не расстававшегося с ключом. Темп морзянки заметно снизился — рука устала. У Дрезиня заныли ноги. Ему было уже невмоготу стоять над душой радиста и ждать, когда карандаш забегает по бланку. А дождаться надо. Люди в команде разные. У каждого свои мысли, свои надежды. Каждый по-своему воспринимает события в Латвии. Долг комиссара — сплотить этих людей воедино. Задача нелегкая. И сделать это поможет голос родины, голос, который всем одинаково дорог… Он должен дождаться.

А что, если Рига им предоставит самим решать судьбу судна? Как ему вести себя в этом случае?

Он почувствовал чью-то руку на своем плече. Легкую, ласковую руку.

— Алиса?

— Я!

И Дрезинь почувствовал, как рука девушки мягко, но настойчиво потянула его к выходу. Они вышли на палубу.

— Целый день сижу в каюте одна, и ты даже не зайдешь!

— Дел много. Надо решить очень важный вопрос. Артур пытается установить связь с Ригой.

— Рига… Если бы ты знал, как мне хочется туда… вместе с тобой.

— Теперь уже скоро.

— Это невозможно. Отец говорит, что нам там делать больше нечего. Скорее всего, мы поселимся в Сантаринге у дяди.

— Отец… А что скажешь на это ты сама?

— Вчера я была готова отца возненавидеть, а сегодня мне жаль его. Странно все-таки жизнь устроена: я делала все, чтобы помочь тебе, а ты в благодарность за это отнимаешь у моего отца «Тобаго».

— Иначе нельзя. Тебе не понять этого.

— Я понимаю… Мы молимся каждый своему богу, живем в разных мирах. Пока ты жил в моей каюте, мне казалось, что я смогу найти путь к тебе. А теперь ты стал таким чужим.

— Алиса! Вот увидишь, все…

— Не надо… Зачем обещать? Что ж, делай свое дело, я не буду мешать…

Алиса направилась к трапу.

Дрезинь хотел догнать девушку, но тут из радиорубки донесся ликующий возглас Артура:

— Есть! Связь есть!

Предостерегающе подняв руку, Артур вслушивался в точки и тире, еле пробивающиеся через эфир, раздираемый грозовыми разрядами, заполненный бесчисленными тресками и шорохами.

Но вот радостный блеск в его глазах потух, сменившись озабоченностью.

— Кто знает русский? Отвечает советское судно «Коминтерн».

— Цепуритис! — заорал Галениек. — Цепуритиса зовите!

Антон кинулся за Цепуритисом.

Старый моторист бежал, вытирая на ходу замасленные руки. Через минуту к двери рубки было уже не протиснуться. Казалось, вся команда, кроме рулевого, побросала свои посты. Цепуритис потянулся за бланком, но, смущенно взглянув на свою черную ладонь, опустил ее и, наклонившись к столу, стал разбирать текст, беззвучно шевеля губами. Выпрямился, осмысливая про себя прочитанное, потом еще раз пробежал глазами радиограмму и только после этого, откашлявшись, хриплым голосом сообщил по-латышски:

— «Коминтерн» слышит нас хорошо… Они в Северном море. От нашего имени свяжутся с Ригой. Только, чтобы мы не потеряли их волну…

— Стучи: «Тобаго», Атлантика, — диктовал Дрезинь. — Команда просит уточнить по портовым документам, кому принадлежит груз, адресованный в Сантаринг… Ждем дальнейших указаний».

И вновь потянулись тягостные минуты ожидания. Артур весь превратился в слух. Давно остыл кофе и засохли бутерброды, заботливо принесенные Валлией.

— Ну, что? — то и дело просовывалась в рубку чья-нибудь голова. Но царившее тут безмолвие красноречиво говорило само за себя.

Наконец слабый писк морзянки в наушниках радиста заставил встрепенуться Дрезиня и капитана Вилсона. Бесстрастные точки и тире фразами ложились на бланк. Через минуту капитан уже читал радиограмму:

— «Рига призывает все суда возвратиться на родину. В случае нехватки продовольствия, воды и топлива заходить в ближайшие порты».

Команда собралась на баке.

Собрал ее сюда Дрезинь. Он прекрасно понимал, что посторонний человек не должен навязывать свою волю людям, которые впервые в жизни обрели право решать сами. Но, оказывается, решать собственную судьбу дело нелегкое. Никто не хотел сказать свое слово первым, все смущенно переглядывались. То ли дело раньше: прикажет тебе Квиесис или капитан, старший механик или боцман — и не надо ломать голову. Приказ есть приказ, выполняй и не рассуждай, если тебе дорог кусок хлеба.

— Орать вчера ночью «ура» да «долой» все были горазды, — ухмыльнулся Карклинь. — А теперь у всех языки отнялись. Кашу заварили, а расхлебывать неохота.

— Вопрос стоит просто, — сказал Дрезинь. — Идти прямым ходом домой или держать курс на Сантаринг?

— На родину! — сказал Нордэкис. Он думал о Марте. Он уже видел, как жена с маленьким Алоизом на руках встречает его у причала.

— В Сантаринг! — сказал Галениек. Сейчас его манил глоток обжигающего сантарингского рома и не менее обжигающий взгляд сантарингской сеньориты. А родина от него никуда не уйдет.