— Я не видел ее раньше, — сказал Фак, когда они вышли на улицу.

— Старый плут. Ей только шестнадцать…

Тут Мирбах увидел новый «фольксваген» Фака:

— О! У тебя новая коляска…

— Нам с Ингрид надоела старая, — ответил Максимилиан. Ему было приятно, что Мирбах обратил внимание на его «фольксваген».

Они забрались в машину.

— Ну, рассказывай…

— Рассказывать особенно нечего. Вернее, всего не расскажешь сразу. Надеюсь скоро приехать в Австрию, и тогда поговорим. Как ты? Не женился? — спросил Мирбах.

— Нет.

— Что ты пишешь?

— Недавно написал статью об искусстве… Об искусстве фотографии.

— Об искусстве фотографии?

— Да. Это, конечно, не пособие для начинающих фотографов. Просто у меня возникли кое-какие мысли, и я попытался соотнести изобразительное искусство с искусством фотографии.

— Это любопытно.

— Недавно я приболел и провалялся неделю в постели. Не работал, лежал, читал, думал… И вот подумал…

— Все-таки меня беспокоит вызов. Не могу понять, что за этим кроется? — проговорил Мирбах.

— Через час будешь в Гамбурге и все узнаешь. — Фак остановил машину у входа в аэровокзал.

Мирбах достал из портфеля рукопись и протянул ее Факу.

— Посмотри, когда будет время. Это главы из моей новой книги, — сказал он на прощание.

Возвращаться сейчас в Вену не имело смысла. Правда, на мгновение Фак заколебался, когда подумал об Ингрид, мысленно увидел ее у зеркала в короткой рубашке… Но все равно до Вены он доберется поздно ночью и, конечно, не станет ее будить.

Фак решил пройтись по Зальцбургу и направился вдоль набережной реки Зальцах. Вода, рожденная в далеких Альпах из снега, дышала холодом. Фак невольно поежился.

Над горами, над возвышавшимся на скале замком небо было еще светло-серым. Но чем ближе к городским домам, к улицам, чем ниже, тем оно становилось как будто гуще и темнее. Кое-где на набережной уже загорелись цветные рекламы. Красные, синие, зеленые отражения лениво колыхались на поверхности воды.

Маленький мерцающий огонек светился на горе Хохзальцбург, в ресторане Томаса. Фак давно не был у Томаса и решил там поужинать.

«Фольксваген» легко шел в гору по спиральной дороге, и не прошло и десяти минут, как фары машины осветили небольшой домик с виноградной лозой у входа. Два огромных черных сенбернара с лаем бросились к машине. Это были старые знакомые Максимилиана, но собаки были такие огромные, такие свирепые на вид, что Фак решил на всякий случай посигналить хозяину. Тот не замедлил выйти на крыльцо.

— Добрый вечер, господин Фак, — крикнул он еще с порога. — Цезарь! Шегги! На место! — приказал он собакам.

Фак выбрался из кабины:

— Здравствуй, Томас!

— Рад вас видеть, Максимилиан. Заходите. У меня, правда, сегодня немножко шумно.

— Туристы?

— Да.

В ресторане кто-то играл на аккордеоне, и два голоса, мужской и женский, негромко пели.

Фак прошел за Томасом в ресторан, к отведенному для него месту в северной комнате, украшенной ветками, длинными, причудливой формы корнями, виноградными лозами. Весь ресторан Томаса был сделан в духе старого тирольского дома, и убранство внутри было таким же простым, как и полагалось в таком доме, — ветки, цветы…

Томас через несколько минут принес зайчатину, вино, салат, фрукты.

Фак понимал, хозяин очень занят: надо обслужить туристов.

— Иди, Томас. У меня все есть, спасибо. Если нужно будет, я позову тебя.

В соседней комнате пели гости. Тягучая, мощная мелодия показалась Факу знакомой. Мелодия была красивой, но, к сожалению, слишком выделялся высокий голос.

«Да это русские!» — Фак направился в соседнюю комнату. Он давно не видел русских.

Что-то в них изменилось. Но что? Они, конечно, совсем не так одеты, как в войну. Но дело не только в этом. Он стал вспоминать русские слова, хотел подойти к туристам, поговорить: «Черт побери, я крепко все позабыл…»

Фак сначала был на Урале, валил лес, а потом его перевели в другой лагерь для военнопленных. Из глубин памяти выплыл пустырь с пешеходными дорожками, обсаженными «вениками». Почему-то эти зеленые кусты назывались «вениками». Ведь веники у русских были совсем другими…

Туристы спели еще две песни. Стали собираться. Рукопожатия. «Данке шён, данке шён…» Одна высокая черноволосая девица свободно болтала по-немецки и тоже повторяла: «Шён данк, шён данк», — как говорят не в Австрии, а в Германии: видно не раз бывала там… И Томас, и Мария вышли провожать гостей. Это вызвало оживление, улыбки…