– Как и со мной, – призналась Ояко.

Наложницы переглянулись и, склонив головы, почти одновременно произнесли:

– Простите нас, мы догадывались… Поэтому и просим у вас помощи… Так не может больше продолжаться…

Ояко грустно улыбнулась.

– Вы абсолютно правы: не может… Я решила покинуть Идзуми, вернуться в Хэйан и поступить в услужение Яшмовой госпоже.

– А как же мы, госпожа? – с жаром воскликнула младшая наложница.

– Ваше решение окончательно? Вы действительно хотите порвать с нашим господином и вернуться домой?

– Да! – подтвердили наложницы.

– Что ж я сообщу об этом своему мужу и вашему господину. По закону вы имеете право вернуться к родителям, если муж или господин не оказывает вам должного внимания. Я готова засвидетельствовать это. Вы же также должны помочь мне…

Наложницы с готовностью заверили:

– Всё что угодно, госпожа!

Ояко удовлетворённо улыбнулась. Всё складывалось на редкость удачно: наложницы приняли её сторону. Они все вместе покинут Митисаду, этого неблагодарного сластолюбца!

Ояко была преисполнена уверенности, что в столичное общество оправдает её поведение. Мало того, она намеревалась обо всё рассказать матери, а уж она найдёт тайные ниточки, благодаря которым Митисада лишиться должности.

Митисада появился в имении лишь спустя два дня. Мурасаки, выбрав подходящий момент, поспешила к нему. Тот же, кислым взором смерив жену, спросил:

– Что тебе угодно?

– Вашего внимания, мой господин! – вежливо ответила Ояко.

Митисада зевнул.

– Видишь, я устал… Поездка утомила меня… Мне пришлось решить ряд вопросов государственной важности…

– Вероятно, государство, о котором ты печёшься находится на ложе одной из юдзё! – с явным недовольством высказалась Ояко.

Брови Митисады от удивления «поползли» верх.

– Как ты смеешь со мной так разговаривать, женщина! Не забывайся! Я – губернатор Идзуми!

– Да, стараниями моей матушки! – парировала Ояко. – И дом, в котором ты живёшь и поселил своих наложниц, также принадлежит ей!

Митисада застыл с раскрытым ртом, не зная, что и сказать. Наконец, он приблизился к жене, и «наградил» её увесистой пощёчиной. Ояко мужественно вынесла это унижение.

– Прекрасно, теперь я могу с чистой совестью покинуть Идзуми и вернуться в столицу.

– Ты не посмеешь этого сделать! – возопил Митисада. – Я приказываю тебе остаться!

– Ни за что! – отчеканила Ояко. – О твоём поведении и пренебрежении государственными обязанностями я сообщу лично императору.

Митисада побагровел от ярости. Ещё момент и он бы набросился на Ояко подобно разъяренному зверю и растерзал её. Но фусуме распахнулись – в комнату вошли наложницы.

– А вас сюда никто не звал! – набросился на них Митисада. – Как вы смеете прерывать мой разговор с женой?!

Наложницы, предвидя гнев господина, смиренно поклонились и произнесли:

– Мы так редко видим вас, господин… Неужели юдзё лучше нас?

Митисада обомлел…

– Это заговор! Вы сговорились! – возопил он.

– Да! – выпалила Ояко. – И мы пришли сказать, что оставляем тебя! Закон на нашей стороне!

Неожиданно Митисада обмяк и опустился на татами.

– Убирайтесь… – прошептал он. – Убирайтесь прочь… Я найду себе другую жену и наложниц…

Ояко смерила мужа презрительным взором: и этого человека она когда-то любила!

– Дочь я забираю с собой в Хэйан! – тоном, не терпящим возражений, заявила она.

Митисада окончательно сник.

Ояко незамедлительно покинула провинцию Идзуми и вернулась в Хэйан в дом своих родителей. По приезде она тут же отправила весточку Мурасаки, с которой вела переписку.

Мурасаки тотчас откликнулась на приглашение сестры, обещая посетить её в ближайшее время. Улизнув со службы с разрешения госпожи Акадзомэ Эмон, она в экипаже поспешила на встречу с сестрой.

И вот молодые женщины предстали друг перед другом. Ояко стала ещё красивее, но в её чертах прослеживалась явная жёсткость и решительность. Мурасаки же, потерявшая мужа и, так же как и сестра, познавшая радость материнства, приятно округлилась и выглядела миловидно. Казалось, ничто не могло поколебать её спокойствия. Однако это впечатление было обманчивым. Мурасаки поначалу тяжело переживала измены мужа. Его же смерть, как ни прискорбно, не задела её на тот момент опустошённого сердца.

Женщины обнялись…