— Да уж, иной раз просто в голове не укладывается, когда видишь, каким образом некоторые люди вынуждены зарабатывать на жизнь, — отозвался я.

— Как мне эти кальсоны? — с улыбкой осведомился Юэн.

— Этот новый шлем идет к моим глазам? — подхватил я.

Наши шуточки были прерваны бригадиром. Он что-то сказал по-русски, изобразив, будто пишет на ладони.

— Спрашивает ваши имена, — перевел Сергей. — Чтобы знать, что написать на крестах, когда будут вас хоронить, — добавил он с притворно бесстрастным видом.

— Очень мило, — нервно ответил Юэн.

— Прекрасное чувство юмора, — добавил я.

Мы протопали к клети подъемника, громко стуча по каменному полу сапогами, на подошвах которых имелись железные вставки, звук отражался от кафельных стен. Для Юэна, который играл йоркширского шахтера в фильме «Дело — труба», процедура была вполне знакомой.

— Когда заходишь в лифт, дверь закрывается, и ты просто начинаешь падать — ощущение очень странное, — объяснял он. — В этот момент наваливается клаустрофобия. Надеюсь, я не опозорюсь и не начну громко орать: «Помогите! Выпустите меня!»

Но в этой шахте был не лифт, а клеть на рельсах, которая спускалась в забой по очень крутому скату почти в полтора километра длиной.

— Не высовывайте руки из вагончика! Главное, не высовывайте руки! — громко воскликнул Сергей, когда двери с лязгом закрылись.

— Представляю, какой вид был бы сейчас у моего агента, прокричал Юэн, когда бригадир отпустил тормоз, — если бы она видела…

Клеть понеслась в глубь земли с таким ревом, словно это был реактивный истребитель. Скорость возросла, и, сидя впереди хлипкого вагончика, вперясь взглядом в тьму, с заложенными ушами, мы цеплялись из всех сил. Клеть наклонилась вперед, когда уклон стал круче, и через шесть минут мы с толчком остановились.

Шахта эта, как нам сказали, когда-то славилась на весь Советский Союз — такой замечательный уголь там добывали. Советские чиновники даже переименовали город в Антрацит, дабы увековечить заслуги шахтеров. Однако под землей шахта оказалась просто невероятно примитивной. Несколько десятков человек толкали по рельсам десятитонные вагонетки с углем. Освещение совершенно отсутствовало, если не считать фонарей на касках шахтеров. Стены и крыша тоннеля повсюду осыпались. В Западной Европе такую шахту давно бы уже закрыли, на Украине это было в порядке вещей. Чумазые шахтеры были одеты так же, как и мы, разве что у толкавших вагонетки имелись кожаные наплечники и налокотники. Вентиляции не было, и из-за нехватки кислорода мы совершенно выдохлись уже через сорок минут, в то время как шахтеры в тех же самых условиях выдерживают шестичасовую смену. Поднявшись на поверхность, мы прошли в душевую с грязным, черным каменным полом, протекающими трубами и треснутым кафелем. Повсюду царила разруха. Я вспомнил сельскую местность на Западной Украине — и тут мы тоже словно бы попали в девятнадцатый век. Невероятный, потрясающий упадок царил здесь, в совершенно ином мире, находящемся столь близко от нашего дома.

Юэн: Мы вернулись в дом Игоря, где Галя приготовила обед. Снова пир горой. Снова толпа ошивающихся качков. И снова продолжительные серии водочных тостов.

— Мы всегда будем вспоминать Украину с огромной любовью, — провозгласил я, высоко подняв стопку с водой. — Мы пьем за вас, и спасибо вам за все.

Поднялся Игорь и произнес длинную речь, закончив ее тостом.

— Они очень рады, что им выпала возможность познакомиться с вами, — кратко перевел Сергей.

Я узнал молодого парня в черном костюме в тонкую полоску с очень выразительным лицом, которого мы встретили вчера, когда познакомились с Владимиром-милиционером. Тогда на нем был рабочий комбинезон и он сидел за рулем старого проржавевшего фургона. Теперь же этот парень в безукоризненной одежде присутствовал на обеде у Игоря. Он произнес речь, объяснив, что накануне спешил в больницу. Этой ночью, когда наша оргия с водкой и стрельбой была в самом разгаре, у него родился сын.

— Я всегда буду помнить вас, потому что встретил в тот же самый день, когда впервые увидел своего сына, — сказал он. Это немедленно отметили еще одним залпом водки.

Позже, когда мы в гараже загружали мотоциклы и раздавали автографы, он подошел и рассказал мне, что пять лет воевал в Афганистане. А потом задрал пиджак и показал пистолет, который прятал под своим элегантным костюмом.

— Да уж, — только и сказал я, — здорово.

Тут объявился один из вчерашних амбалов. Как выяснилось, этот спокойный и самоуверенный парень был фанатиком дзюдо и карате. Он достал из недр своей одежды два красивых амулета и подарил их нам с Чарли. Вложив одну из цепочек с кулоном мне в руку, он сжал ее. На ощупь цепочка была теплой, похоже, ее носили на шее довольно долгое время.

— Это тебе, — сказал он на ломаном английском. — Это тебе на удачу, потому что ваше путешествие такое долгое и такое длинное.

Церемония прощания заняла у нас около получаса. Пришлось обниматься и целоваться со всеми родными, друзьями и компаньонами Игоря. Дети упрашивали разрешить им посидеть на наших мотоциклах, а дочь Игоря и три ее подруги захотели взять автографы. Наконец Игорь вручил нам свои фотографии: этакий безупречный джентльмен в черном костюме, черной рубашке и черном же шелковом галстуке в тонкую белую диагональную полоску.