Кургинян Сергей Ервандович
Шрифт:
Но один раз произошло нечто другое. В самом-самом конце эпохи Ельцина одна из крупнейших впоследствии фигур западного истеблишмента, занимавшая официальное положение в Москве, а потом в руководстве Соединенных Штатов, стала заигрывать с людьми, которых трудно отнести к классическим западникам, в том числе и с вашим покорным слугой.
Так состоялся мой единственный за все это время визит в Спасо-Хаус, в резиденцию американского посла, где на меня с ужасом смотрели наши западники, приходящие туда… я не знаю… каждый день (шучу). Это не к вопросу о том, кто у каких посольств шакалит, нет. Это просто к вопросу о том, что, являясь ревнителями Запада вообще и Соединенных Штатов в первую очередь, они, естественно, оказались гораздо ближе к самим американцам, чем те, кто выражал и продолжает выражать глубокие сомнения по поводу искренности американских намерений дружить с Россией, а также искренности намерений США вести мир по ступеням прогресса и гуманизма.
Итак, я оказался в посольстве. Почему? Потому что там нужно было заслушать лекцию Хантингтона. Еще не было того, что американцы называют nine/eleven, то есть 11 сентября 2001 года. Еще Буш не заявил о крестовом походе, после чего сразу же «проглотил язык» — ему сказали: «Никогда больше об этом не говори». Еще ничего этого не было. Но уже был Хантингтон.
И высокое должностное лицо мне говорило, что за Хантингтоном будущее, что Хантингтон «наше все», что на базе Хантингтона можно установить новые связи… «Знаете, Вы подумайте, может быть, это все очень и очень нужно».
Я сильно встревожился, потому что мне показалось, что это может иметь еще более серьезные последствия, чем классическая «поступь демократии» в варианте Клинтона. И стал просто наблюдать за Хантингтоном.
Хантингтон вел себя как очень встревоженный профессор, совершенно не понимающий, почему из него делают крупную политическую, концептуальную фигуру. Он тоже чувствовал в этом, как и я, подвох. Он не понимал, почему его извлекли из академических глубин, в которых он мирно проживал, и выдвинули на политическую авансцену.
Он вел себя безумно робко. И когда я начал спрашивать (не помню, на этой встрече или в какой-то другой беседе с Хантингтоном), откуда он вообще берет цивилизации, он очень изумился. Но вынужден был признать в ходе дискуссии, что цивилизаций-то нет. Что некому конфликтовать.
Основная концепция Хантингтона — конфликт цивилизаций — предполагает существование цивилизаций. А цивилизаций нет. Нет в XXI веке цивилизаций.
Почему их нет? Потому что цивилизация есть макросоциальная общность, имеющая в качестве стержня религию. Не религиозно обусловленную культуру, а религию. Цивилизация должна оформить себя в религиозных понятиях и поднять религиозное знамя.
Если ислам и готов это сделать… Но что такое ислам? Где эта макросоциальная общность? Есть умма, но нет халифата. Для того чтобы исламская цивилизация появилась, должен возникнуть халифат. Тогда, возможно, он и пойдет под зеленым знаменем Пророка. И одна цивилизация сформируется. Но нет других цивилизаций.
Соединенные Штаты Америки не поднимают христианское знамя. Никто не адресует к словам Н.Гумилева:
Завтра мы встретимся и узнаем, Кому быть властителем этих мест; Им помогает черный камень, Нам — золотой нательный крест.Другая эпоха. Очень много светских людей. Для них религия не является флагом.
В каком же мире живут эти люди, если не в мире цивилизаций (по Хантингтону)? В нем они, очевидно, не живут. Индийцы больше всего боятся, когда их называют индусами, потому что Индия — это страна, а индусы — это религия. Так в каком мире живут все эти люди? Чем они занимаются? Китайцы — это какая цивилизация? Даосская, конфуцианская, буддийская? Какая?
Это все части проекта «Модерн». Это и есть национальные государства. И пока существуют национальные государства, осуществляющие проект «Модерн» (а нация есть и субъект, и продукт модернизации — та классическая светская нация, которую создала Великая Французская революция), нет цивилизаций. И нет их конфликта. Конфликт цивилизаций возникнет только тогда, когда наций не будет, а это еще надо суметь сделать.
Вот когда мир погрузится в Контрмодерн, возникнут цивилизации. И они начнут воевать друг с другом. Но пока мир в это не погрузился. Весь Восток от этого яростно отказывается, Запад к этому не готов абсолютно. Готовности к этому одного исламизма недостаточно. Потому что есть национальные государства в исламском мире, которые не отказываются от того, что они являются национальными — с умеренной исламской спецификой. Нет этого мира, о котором говорит Хантингтон.
Но после nine/eleven, после 11 сентября 2001 года все перешли на позицию Хантингтона. Все присягнули Хантингтону. Мой собеседник, который говорил, что за Хантингтоном будущее, понимал, что за Хантингтоном, действительно, будущее. Что как только Республиканская партия в США придет к власти и все эти клинтоновские заморочки кончатся, начнется другая эпоха. Это будет эпоха Хантингтона. Хантингтон нужен был как флаг.
Теперь возникают вопросы.
Первый. Если мира цивилизаций нет, то о чем мы говорим? О каких цивилизациях?
Второй. Какой цивилизацией, даже если она есть, является Россия?
Третий. Какое место Россия занимает в мире? Она Восток, а не Запад? Но ведь сказано было: «Каким же хочешь быть Востоком: Востоком Ксеркса иль Христа?» Так вот, Восток Христа и есть альтернативный Запад. Значит, надо стать Востоком Ксеркса? А там все места заняты. Там надо тоже сменить религию и религиозно обусловленную культуру, что намного больше. Ибо Модерн предполагает религиозную обусловленность культуры.