Вопрос не в том, что хочется командовать. Вопрос в том, что диффузные системы беспомощны. Они могут что-то раскачивать, но они не могут ничего делать. Сетевые структуры, действовавшие на площади Тахрир и так далее, обернулись «Братьями-мусульманами». Они и действовать могли, потому что были «Братья-мусульмане», а к ним было подключено очень многое.

Нет систем без ядра. Нет эффективных систем борьбы без ядра. Ядро должно быть. А вот если будет только ядро — это будет жестко-директивная система. Это будет секта, Орден. И ничего больше.

Поэтому вокруг ядра должны существовать на разных орбитах разной степени отдаленности другие структуры, связанные с этим ядром (а также друг с другом) разной степенью связей. Вот тогда система на периферии будет обладать необходимой гибкостью, а в ядре будет обладать необходимой жесткостью. В ядре будет очень большая жесткость, на периферии — гибкость. А если вы будете в среднем искать, какую надо по системе получить гибкость или жесткость, то никогда не найдете правильный параметр, потому что его просто нет. Более того, жесткость, плотность, консолидированность в ядре только и позволяет удерживать всю периферию в гравитационном (или магнитном, это уж как вы хотите) поле этого ядра.

Если ядро не оказывается жестким — конец, нельзя удержать все это в его поле.

Вот что мы пытаемся строить. Поэтому в ядре будет глубокая мировоззренческая общность и железная дисциплина.

И каждый, кто питает иллюзии по поводу того, что он тут кого-нибудь с кем-нибудь разведет и погреет руки у идеологического огня, перехватывая какие-то политические инициативы и пр., пусть оставит свои иллюзии в известном отхожем месте. Этого не будет. В ядре все будет происходить как в железной когорте единомышленников. А вот на периферии все будет происходить как угодно: на любой степени отдаленности, с любыми степенями несогласия. Кроме того, даже в этом железном ядре единомышленников всегда, пока я жив, будет абсолютно свободная идеологическая дискуссия. Абсолютно свободная.

У православных есть какие-то вопросы к тому, что мы делаем? Мы готовы к широчайшей идеологической дискуссии: к теологической, мировоззренческой. Мы позовем лучших авторитетов церкви. Мы докажем свою правоту. Мы докажем, что в мире действительно существует то, о чем мы говорим, что в нем есть левая хилиастическая церковь и есть правая, черная, гностическая. Что они есть, что они противостоят друг другу, что они противостояли друг другу в истории всегда. Что есть теология освобождения в Латинской Америке, а есть крайне правые. Есть социалистические христиане, а есть интегристы. Что это всегда было и будет. И что за этим стоят метафизические модификации, причем важнейшие.

И единственный язык XXI века, который только и может что-то создать и предотвратить мировой крах, — это язык, в котором красная религиозность, не противоречащая духу религии (причем разных религий: ислама, буддизма, православия, католицизма), окажется в метафизическом синтезе с мировоззрением людей, для которых красная метафизика является светской.

Будет найден этот глубокий общий язык? Сформируется новый общий язык? Родится этот сплав, о котором мечтали величайшие люди мира?

Этот сплав имеет шанс родиться в нашей лаборатории, если мы не оттолкнем людей, а убедим их в своей правоте…

Для этого нужна длинная национальная дискуссия по многим вопросам, когда каждый убедится в том, что мы правы. И неврастеники, которые шарахаются при первом слове, пугаясь собственной тени, считая, что они пугаются чьей-то чужой. И люди, которые просто до конца чего-то не поняли. А может, и мы в чем-то уточним свои позиции в ходе подобной дискуссии.

Мы не пытаемся быть оракулами. У нас есть практическая цель.

Мы должны сформировать новый язык. Должны, потому что иначе ливийский сценарий станет общемировым. И на основе этого мы будем формировать ядро. Не на основе того, что болванчики будут кивать: «Да-да, вы говорите правильно!» А на основе яростной дискуссии. При сознании общей правоты и желании обеспечить глубочайший синтез в ядре. А на периферии будет находиться очень разное.

Вам это претит? И вы вместо этого хотите сформировать марксистский язык? Его уже столетие формируют. Я с глубочайшим уважением отношусь к Марксу. Что вы там хотите сформировать?

Если бы марксистский язык мог сковать ядро глобального противодействия империализму, мы бы жили сейчас при коммунизме. Но этого не произошло. В силу объективных причин. Потому что марксизмом что-то было сказано, и сказано блестяще, а что-то — нет. Если мы хотим реванша, то есть победы, а не невротического самоудовлетворения (сознательно не произношу более жестких слов), то мы должны найти ошибки в своем проекте.

Вы не понимаете, что если мы не нашли ошибки в своем любимом проекте, а этот проект рухнул, то мы дедушки и бабушки, обуреваемые ностальгией. «Back to USSR… Бэк ту ю-эс-эс-а. Бэ-э-эк, бэ-э-эк, бэ-э-эк».

Кто-то хочет, чтобы это все происходило? Пусть так происходит на периферии, на самой далекой, но не в ядре.

Боксер, потерпевший поражение, легкоатлет, проигравший Олимпийские игры, гимнастка, упавшая со снаряда, — все они анализируют ошибки. Свои, а не чужие. Почему? Потому что они хотят победить. И потому, что их тренеры днем и ночью сходят с ума для того, чтобы выявить эти ошибки и исправить. Выявить и исправить. Выявить и исправить. Так ведут себя мужчины, которые хотят победить.