— Сюда! Скорей, сюда!..

Было слышно, как в темноте кто-то бежал. Между Томовым и Ликой уже шла борьба. Лика все притягивал левую руку Ильи к правой, чтобы набросить и второе кольцо наручников. Но Томов всем телом подался вперед, с размаху ударил головой Лику в нос, и почти одновременно ногой в живот. Лика дико завизжал и, выпустив руку Томова, согнулся от боли, но успел крикнуть:

— Держите его!.. Скорей!..

Илья бросился бежать по переулку в противоположную сторону.

Сзади слышался свист и крики: «Стой! Стой, стрелять буду!» Но Илья бежал изо всех сил, отыскивая глазами, куда бы свернуть. От быстрого движения заткнутые за пояс листовки и газеты стали соскальзывать; Илья чувствовал, что вот-вот они сползут вниз, и тогда конец! Раздался выстрел — и над ухом что-то неприятно свистнуло. «Должно быть пуля!» — подумал Томов, вспомнив, что этот звук он не раз слышал в кино…

Где-то впереди послышался свисток. Видимо, постовой полицейский, услышав выстрелы, бежал навстречу. Вдруг Илью будто ударило тупым раскаленным шилом в ягодицу. Он остановился и с удивлением заметил, что находится у того самого перекосившегося забора, где стоял недавно. Рывком, из последних сил, он перемахнул через него и, уже падая в какой-то двор, понял, что ранен. С минуту он лежал, не шевелясь, затем осторожно приподнялся и хотел было, проползти в глубь двора, как с крыльца небольшого домика послышался старческий голос: «Стой, убью, ворюга несчастная!» Перед Ильей стоял старик в накинутом на плечи тулупе, в руках он держал не то огромную палку, не то коромысло. Илья почувствовал, как кровь теплой струей стекает по ноге в ботинок. Хромая, он подошел ближе:

— Дедушка, дорогой, прошу вас, спасите меня. Я не вор! — умоляющим голосом произнес он.

Старик поднял дубину.

— Врешь, гад!.. Вор!

— Нет, нет, папаша. Я честный… В меня стреляют за то, что я нес газеты, в которых пишут правду… Спрячьте меня куда-нибудь! Прошу вас, — захлебывался Илья, чувствуя, что еще две-три минуты — и ему несдобровать.

— Какие же это газеты, что из-за них в человека стреляют? — сурово спросил старик.

— Рабочие, дедушка, для рабочих… Поверьте мне…

Старик помедлил, испытующе заглянул в глаза Томову.

— Ну хорошо, посмотрим, что это за рабочие газеты. А пока давай сюда!

Держась за стену, Илья вошел в сени, старик быстро задвинул засов. Приоткрыв дверь из комнаты, чтобы было светлее, он отодвинул кадушку с соленьями, приподнял досчатую крышку и, указав на темную дыру, сказал:

— Прыгай!

Не раздумывая, Илья мигом спустился в неглубокий погребок, по пути сильно ударившись обо что-то локтем. Над головой хлопнула крышка, и он услышал, как дед перекатил кадушку на место. Затем скрипнула дверь и стало тихо.

В кромешной тьме Томов прислонился к какому-то ящику и прислушался. Проехала автомашина, потом вновь наступила тишина. Вся нога была мокрая и страшно болела ягодица. Правая рука совершенно онемела, кольцо больно сжимало сустав… «Вот так связной…» — подумал Илья. Он не мог себе простить, что при нем не было хотя бы ножа… «Такого надо было прикончить!… Вот и довелось тебе увидеть настоящего предателя!»

Убедившись, видимо, что полиция потеряла след, старик вышел сначала в сени, прислушался, затем — во двор. Кругом было тихо. Вскоре он вернулся, вновь закрыл дверь на засов, отодвинул кадушку и поднял крышку. Керосиновая лампа с закопченным стеклом появилась у отверстия.

— Ходил смотреть. Не бойся здесь уже нет никого. Ушли куда-то, — прошептал старик, но вдруг открыл от удивления рот и застыл с лампой в руках. Не отрывая глаз от свисавшего с руки Томова металлического кольца, он спустился в подвал. — Так ты что? Из-под стражи бежал? Аль как? Кандалы-то, а?! — и он стал ощупывать кольцо. — Блестят-то они, прямо как шпоры! Упаси господь от таких, — и старик перекрестился.

Илья достал из-за пояса листовку и подал ее старику:

— Вот из-за чего меня, батя, хотели поймать!..

Старик поставил лампу на кадушку, поднес к глазам листовку и стал тихо, по слогам, читать:

— Бра-тья ра-бо-чие! Не под-да-вай-тесь на уловки и ухищ-ре… ухищ-ре-ния бур-жу-а-зии… — старик причмокнул и, подняв к Илье лицо, сказал:

— Хорошо, что уговорил меня, не то наделал бы я делов… Тебе бы тогда — баста! Не увидел бы света белого до самой смерти. Сам, небось, знаешь…

Илья грустно улыбнулся и вздрогнул — во дворе хлопнула калитка. Старик и Томов испуганно переглянулись. Дед поднялся в сени, закрыл люк, но поставить кадушку на место не успел: в окно комнаты постучали.

Илья замер. «Пришли!» — подумал он и, чувствуя, как учащенно бьется сердце, стал прислушиваться, забыв даже о боли. Он удивился, что старик, прежде чем отодвинуть засов и открыть дверь, не спросил, кто там. Слышно было, как кто-то вошел, затем шаги удалились, скрипнула и захлопнулась дверь. Томов снова остался наедине со своими мыслями… «А что если приоткрыть крышку, ведь старик не поставил кадушку, выбраться наверх, осторожно отодвинуть засов и… бежать!?» — мелькнула мысль. Илья приподнялся, но боль в ноге прожгла все тело… Правая рука совсем онемела. Илья ущипнул ладонь, но боли не почувствовал. Вся правая сторона, от ключицы и до самой ступни, невероятно ныла. Он попытался оттянуть прилипшее к ноге белье, но услышал приближающиеся шаги. Сквозь щель пола просочилась полоска света, наверху скрипнула дверь и вскоре крышка погребка поднялась. Рядом со стариком, державшим лампу, стоял худенький мальчик лет одиннадцати в одежде школьника. Старик поспешил успокоить Илью: