Томов радовался, как ребенок. Он уже видел себя в авиации!

На следующий день, проходя мимо шапочной мастерской, Илья увидел выставленную в витрине форменную лётную фуражку. Он зашел спросить на всякий случай, сколько она стоит. Но владелец мастерской тут же обмерил голову Ильи, записал размер, форму козырька, какой должен быть герб и… — уплатит ли господин пилот все деньги сразу или только даст задаток?.. Пришлось внести четвертую часть стоимости фуражки..

Выйдя на улицу, Илья ругал себя: «Полез покупать гвоздь, когда еще лампы нет». Но сделанного не поправишь… Деньги внесены. «Потом, — успокаивал он себя, — нужна же будет фуражка когда примут».

А дни все шли. Томов продолжал ездить в аэропорт и, чем только мог, старался угодить всем в ангаре. Ему казалось, что теперь, после сообщения Рабчева, он имеет право находиться здесь. К этому времени Илью уже знали многие не только в ангаре, но и в аэропорту. Вот только начальник посадочной площадки аэропорта аджутант-шеф Кефулеску не знал его… Однажды, когда Илья шел, как и все другие служащие, скашивая угол дороги, чтобы сократить путь к бетонному ангару, его заметил Кефулеску. Он подозвал Илью и закатил ему пощечину… Оказывается, идти по полю запрещалось. Илья стоял прямо, плотно сжав губы, и смотрел ему в глаза — он ничего не сказал. Кефулеску повернулся и пошел прочь. Рабчев видел издали эту сцену. Он мог, конечно, сказать Кефулеску, что Томов идет к ним в ангар, но сделал вид, будто ничего не заметил.

В душе у Ильи кипело, но он успокаивал себя: «Ради того, чтобы поступить в авиационную школу, пусть… многое терпел, стерплю и это». Он не стеснялся быть в ангаре на побегушках: кому папиросы, кому бутылку лимонада, кому холодной воды из далекого колодца, а Рабчеву он даже носил обед из дому. Илья не мыслил себе жизни без аэропорта и каждый день ждал окончательного ответа начальника школы.

Никогда, кажется, раньше так не тянулось время..

Накануне всю ночь шел проливной дождь. К утру он прекратился, но было пасмурно, похолодало. Где-то, наверное, выпал град. И все же Илья отправился в Бэнясу. В пути вновь заморосило. Аэропорт выглядел угрюмо, учебных полетов не было. Лишь с центральной бетонной площадки изредка взлетали огромные трехмоторные транспортные самолеты «Юнкерс» с гофрированным дюралевым фюзеляжем.

У бетонного ангара стояло несколько человек, среди которых еще издали Илья узнал Рабчева, начальника охраны Стойку, господина Урсу — начальника ангара и инструктора пилотажа Симиона.

Когда Томов подошел, Стойка, большой любитель анекдотов и всяких забавных историй, рассказывал, как минувшей ночью, вскоре после того, как заступил в наряд ночной караул, один из часовых заметил на опушке леса, что начинался сразу за аэропортом, белую фигуру. Вначале часовой перепугался. Потом он решил, что и ему повезло, как Петраке Лупу из Маглавита: «Вдруг это пресвятая дева Мария…» Но тут часовой увидел, как из травы поднялась еще одна белая фигура… Испуганным, срывающимся голосом он скомандовал: «Ложись!» и не соображая от страха, что делает, спустил курок. Раздался ужасный женский визг. На выстрел прибежал начальник караула с двумя солдатами. Белые фигуры оказались женщинами. Они были совершенно голые, но в лакированных туфлях на высоких каблуках. Солдаты принесли им шинели и под конвоем отвели в караульное помещение.

Подвыпивший по случаю непогоды, Стойка был сегодня в ударе. Он в лицах артистически изображал церемонию вручения дамам рваных, замусоленных солдатских шинелей, которые пострадавшие накинули на свои обнаженные тела.

Собравшиеся громко гоготали, вставляя циничные комментарии…

— Как выяснилось, эти две молоденькие холеные женщины, — продолжал Стойка, показывая, как они, ломаясь и охая, шли под конвоем солдат, — были женами высокопоставленных господ: одна — жена министра культов, а вторая — будто бы жена директора «Банка Национала»! В караулке они рассказали, что поехали на машине с двумя мужчинами прогуляться в лесу. Что там у них было, конечно, не говорили… Ладно, их дело. Но вот почему они оказались раздетыми? И куда девалась их одежда? Сперва мы думали, что их ограбили. Но ведь находились-то они в запретной зоне, куда без пропуска проехать никто не мог. Тут-то оно и выяснилось…

Стойка понизил голос:

— Оказывается, в лес-то они поехали с его высочеством принцем Николаем и его другом, каким-то подполковником. Принц Николай был как следует… — и Стойка, подмигнув, щелкнул себя по шее.

— Он никогда трезвым не бывает, — заметил инструктор Симион.

— Так вот, они этих женщин раздели и оставили в лесу, а одежду увезли с собой. Должно быть, для потехи!

Рабчев хохотал, держась за живот. Смеялись и остальные.

— Воображаю, — сказал Урсу, — что скажут мужья, когда узнают?!

— А мы их тут же, ночью, вызвали. Надо же было, чтобы приехали и опознали, на самом ли деле это их жены? Документов-то у них не было, к тому же поймали мы их в запретной зоне! — пояснил Стойка.

— Ну и как, мужья приехали? — спросил Рабчев.

— Как же! Опознали и одежду им привезли, — ответил Стойка под общий смех. — Тот, о ком говорили, что он директор «Банка Национала», сразу увез свою фифу. Стыдно ему было. Все просил нас никому не рассказывать. А второй — министр культов — устроил своей женушке такую порку, что мы все выбежали из караулки. О как!..

— Так ведь этот ненормальный, будь он неладен, принц Николай, кажется… — начал инструктор пилотажа.

— Ш-ш-ш… Осторожней, — оглядываясь, перебил его Урсу, — услышит кто-нибудь… донесет. Потом знаешь тягать сколько будут…

— Тю! А кто не знает, что он пропойца и сифилитик, — словно оправдываясь, сказал инструктор. — Но откуда этот баламут взялся? Ведь он, кажется, последнее время гастролировал в Италии…

Урсу, продолжая озираться, шепотом произнес:

— Должно быть, на праздник авиации приехал…