— Трудно объяснить. Люк — ему нравится, когда его так зовут — прирожденный соблазнитель. Ему чертовски сложно противостоять.

Бровь Лидди съехались на переносице, она явно не понимала, о чем я. Я снова задумалась, есть ли у нее вообще недостатки.

— Давай попробую на примере. В старших классах все девчонки вздыхают по красавчику капитану сборной по бейсболу, но по ночам мечтают о парне в косухе и на мотоцикле. По плохому парню.

Она склонила голову набок и глубоко задумалась.

— О таком как Дин Винчестер из «Сверхъестественного»?

Рваные джинсы и неприкрытая наглость.

— Вот именно. Смотришь этот сериал?

Лидди нахмурилась еще сильнее.

— Только один раз взглянула. Слишком уж страшный на мой вкус. Правда, Сэм мне понравился больше.

— А-а-а, терзаемый сомнениями герой поневоле с раненным сердцем. — Я приложила ладонь к груди и глубоко вздохнула. — Такому тоже тяжело противиться.

Особенно учитывая, что их невероятно весело соблазнять.

На меня и Лидди опустилось облако тяжелой энергии. Окружающие нас ведьмы явно услышали, о чем мы говорим, и теперь открыто на нас уставились.

Лидди этого даже не заметила:

— Но Сатана вредит людям. Ты же мне злой совсем не кажешься.

И снова перед глазами появился образ Люцифера. Его губы изогнулись в соблазнительно опасной улыбке. Воспоминания о наших занятиях черной магией пробежались искорками по моим венам. У меня свело внизу живота, между ног стало влажно, словно я какая-то собака Павлова. Я закашлялась и попыталась отрешиться от этих мыслей.

— Я занималась волшебством для личной выгоды. — Очень, очень личной. Я принялась обмахиваться рукой. — И никому, кроме себя, не причиняла вреда.

И мне отчаянно хотелось все это проделывать снова и снова. Давай, плохиш, иди к мамочке.

Правда, именно в этот момент Люк, скорее всего, между ног у Эмилии. Сердце пронзила боль.

Лидди закусила несуществующий ноготь.

— Я ненавижу свою сестру, — сказала она. Молнии бегали по всему ее телу. — Я хочу сделать ей больно.

Это неожиданное признание идеально передавало мое состояние. Я села ровно, и стул скрипнул по старому линолеуму.

— Правда? Как… интересно.

Она закрыла рот ладонью, ее глаза стали за линзами похожи на блюдца, а волосы встали дыбом:

— О, Боже, не верю, что произнесла это вслух.

Мне тоже не верилось, но… Девушка имеет право признаваться в том, что ее гложет, а Лидди явно нужно было излить душу и избавиться от гнета.

— Я сохраню твою тайну. — Увидев, что ее глаза полны ужаса, я снова похлопала бедняжку по колену. — Лидди, ничего страшного. Все мы через это проходили, пытались смириться с тем, что кровь — не водица и все такое. Хорошо, что ты выговорилась. Это очищает, правда?

— Ты! — Президент общества «Анонимные ведьмы» Марша, Как-Ее-Там, поднялась со стула и указала на меня пальцем. — Ты заставила ее произнести это!

Что?

— Что?!

Встала еще одна женщина и пронзила меня испепеляющим взглядом:

— Лидди ни за что не сказала бы подобное. Она и мухи не обидит.

— Это ты, — повторила Марша, уперев руки в боки, — ты разбудила в ней зло.

— Я… хм… — Я посмотрела на испуганную Лидди, на ее молнии. — Я этого не делала.

Не делала же?

Неужели я неосознанно передала Лидди свои чувства к Эмилии? Я встала и отодвинула стул, наблюдая, как Марша и еще несколько женщин загораживают Лидди живым щитом. Марша снова погрозила мне пальцем:

— Если ты решила так позабавиться, то это не смешно.

Теперь уже все встали напротив меня. Я смотрела на дюжину разъяренных викканок. Их энергия полыхала красным. Я опять схлопотала. Еще один подобный инцидент, и я умываю руки. Как мантру я повторяла про себя: «Не сотвори зла». На случай, если кто-то из них может читать мысли.

— Послушайте… — Я подняла руки, пытаясь выглядеть как можно невиннее. — Я ничего с Лидди не делала. Мы просто следовали Шагу Пять, и она вроде как, поняла что-то о своей семье. Вот и все.

Лидди выглянула из-за плеча Марши. Ее глаза все еще оставались огромными, но теперь светились чем-то новым. Счастьем.

— Она права. Я прозрела.

Ее голос был пронизан эйфорией.

Не спуская с меня горящего взгляда, Марша заговорила с девушкой:

— Лидди, замолчи. Ни о каком прозрении не может быть и речи.