— Перуном?! — удивленно воскликнул атаман, выходя из чащи на дорогу. — Не Создателем женщин, а Громовержцем мужчин? Звучит неплохо. Ну, ну… поведай мне свою байку…

Это был дородный, не слишком высокий мужчина, непривычно для харцыза, закованный в цельный доспех и лишь забрало его басинета* (*тип рыцарского шлема) было поднято. Соответствуя имени, атаман опирался на большую боевую секиру.

— Тогда ты не так прост, гонец. Ключ от сокровищницы, клятва Перуну?.. Думаю: стоит поговорить с тобой немного дольше и откровеннее. Может, наша беседа и не доставит тебе удовольствия, но — поживешь еще. Слушайте все! Не трогать мальчишку. Гонец, я дарую тебе жизнь, взамен на то, что ты поведаешь мне все о своей клятве и отдашь ключ. Идет?

— Хорошо, — с некоторым колебанием, ответил тот, ломким юношеским баском. — Уточним. Я открою тайну моей клятвы, а взамен — получаю свободу, коня и смогу уехать, цел и невредим. Так?

— Мне нравиться твоя наглость, парень, — чуть насмешливо произнес атаман, приближаясь к гонцу. — И я соглашусь на твои условия, если рассказ будет, хоть что-то стоить. И не забудь о ключе от двери в сокровищницу замка.

Харцыз подошел ближе и стал почти грудь в грудь с пареньком. Который оказался, хоть и небольшого роста, но изрядно широк в плечах.

— Ну, говори, сосунок… — сказал так пренебрежительно, словно в лицо плюнул, Секирник — разглядев вблизи подлинный возраст гонца. — Я жду!.. И не вздумай соврать! Если услышу что-то несуразное, к секире даже не притронусь, прикажу разорвать между верхушками деревьев. Лучше, скажи правду — и либо убирайся к ослиной матери, либо — умри достойно. Фу, как от тебя вином разит… — втянул ноздрями. — Для храбрости, что ли принял, герой?

— Я, Лукаш, внук мельника Мышаты, поклялся своей жизнью и честью Громовержцу Перуну, которого почитаю наравне с другими богами, — побледнев от едва сдерживаемой ярости, юноша понизил голос, вынуждая Секирника податься вперед и немного наклониться. — Что… убью тебя, харцыз! — и Лукаш быстрым движением воткнул атаману стилет в левую глазницу.

Закованный в латы воин дернулся, покачнулся и рухнул с громким бряцаньем на землю. А парень, утомленно присел ему на грудь и протер глаза. В них не то чтоб двоилось, но некоторая расплывчатость присутствовала. Вкупе с легкой дымкой… И страшно хотелось спать.

Какое-то время не раздавалось ни звука. А потом из-за деревьев и кустов стали выходить десятки угрюмых мужчин и неспешно собираться вокруг поверженного атамана и его убийцы.

Лукаш поднял голову, оглядел разбойников и совершенно бесцветным от усталости голосом попросил:

— Ради всего святого, кто-нибудь дайте пить…

Чья-то рука протянула парню полную флягу. Парень вынул пробку, поднес ее к губам, но тут же отдернул руку.

— О, нет…Воды! Умоляю, просто воды… От вина меня уже мутит. Третий день ни капли воды…

Харцызы недоуменно переглянулись, но вода у кого-то тоже нашлась, и гонец баронессы жадно вылакала литровую емкость всю, до капли. И только после этого устало произнес:

— Слава Громовержцу и Создателю, так хорошо, что и помирать не страшно… Кто у вас старший?

Степняки сдали назад, выдвинув вперед усатого и мощного детину. Он, покачиваясь, с любопытством глядел на Лукаша и чуть насмешливо улыбался:

— Так, ты теперь и будешь… Раз, Секирника завалил…

Сказанные страхолюдным харцызом слова не сразу дошли до сознания, уже во второй раз, за сегодняшний день, простившегося с жизнью, юноши. А когда он все-таки уловил смысл, то поднял голову и недоверчиво поглядел на окруживших его лесных братьев.

— Это как? — переспросил Лукаш. Непривычный к употреблению вина, разум явно сыграл с ним злую шутку и, перейдя за грань, подменил действительность пьяным бредом.

— А вот так… — неожиданно широко и по-доброму улыбнулся разбойник, сообразив, что юноша находиться в том состоянии совершенного опьянения, когда человек ведет себя почти как трезвый, пока не свалиться с ног. — Закон степного братства гласит: кто наказного атамана убьет, хоть в поединке, хоть случайно — тому на его место и становиться и за все отвечать. Пока круг атаманов не изберет другого. Или ты хочешь отказаться?

— А могу?

— Можешь. Этого закон не возбраняет.

— И что, никто из вас не станет возражать. Мстить за убитого?

— Я же ясно сказал, — совершенно ровным тоном, будто вдалбливая прописную истину не слишком понятливому ученику, повторил харцыз. — И слово есаула Ханджара, бывшего атамана Медведя, о котором даже ты слышал, в Кара-Кермене имеет вес. И пока луна не спрячет свой лик, а это значит, — есаул задумался что-то прикидывая. — Еще две седмицы, тебе, бойкий вьюнош, за все ответ держать. А там — не обессудь. Найдутся желающие твою планиду проверить. А то как же… Ну что, герой? Рискнешь головой, или сразу откажешься?