Юрка, непринужденно болтая ногами, смотрел на него.

Громоздок и неуклюж был этот великан, но в его руках таилась нечеловеческая сила, и подымался он куда легче Юрки, хотя весил втрое больше… Если он подымал ногу, то на метр, если тянул за веревку, то так, что она звенела, и казалось, вот-вот выворотит пень с корнями. Пар клубился облаком возле его лица и инеем оседал на усах и ушанке.

Вдруг Юрка вскочил и в смятении забегал по краю обрыва.

Метрах в десяти от верха скалы нога великана соскользнула с обледенелого выступа, он громко шмякнулся, во весь свой огромный рост вытянулся на скале и засучил ногами. К счастью, он не выпустил из рук веревку и не полетел дальше.

Внизу с треском бежал по шнуру дымок…

– Дядя Коля, нате! – закричал Юрка и бросил ему свою веревку.

Взрывник не взял ее. Сильным толчком он подтянулся, уперся обо что-то коленом, встал на одну ногу, подобрал веревку и, прижимаясь боком к скале, большими шагами взобрался наверх. Обида захлестнула Юркину душу, он отвернулся, отвязал от пояса веревку, швырнул в снег и зашагал к обогревалке. Люди уже углубились в тайгу. Пошел за ними и Юрка, слыша за спиной спокойный, размеренный хруст снега под слоновьими ногами Гришакова – он ходил всегда одним шагом, ни быстрей, ни медленней, и Юрка, пожалуй, ни разу не видел, чтоб он бежал.

Юрке надоело идти, он стал у двух березок, росших из одного корня. К нему подошел взрывник.

– Дальше, – сказал он.

Юрка и с места не сдвинулся. Гришаков стоял рядом и молчал. Тогда Юрка лениво поплелся по снегу, прошел еще метров десять и остановился.

– Дальше, – повторил Гришаков.

Юрка с презрением посмотрел на него, сделал еще шагов семь и встал за большую черную лиственницу с ободранной у комля корой. В лесу было тихо, пронзительно тихо и светло, где-то хозяйственно каркала ворона и стучал дятел: тайга не ждала взрыва, который вот-вот должен грохнуть.

Гришаков подошел к лиственнице.

– Дальше.

– Хватит. – Юрка насупился. – Сюда не достанет.

– У тебя не спросит.

– А что, разве бывает?

– Бывает, и медведь летает.

В словах звучала явная насмешка.

– Не пойду! – Юрка плечом прижался к стволу. Он решил скорей умереть, чем хоть на шаг сдвинуться с этого места.

– Иди.

– Не пойду!

Гришаков помолчал:

– Нет?

– Нет.

И, прежде чем успел Юрка опомниться, он очутился в воздухе. Взрывник сгреб его, взвалил на плечо и понес в глубину тайги. Он нес Юрку тем же размеренным шагом, а кулаки бешено молотили его по спине, валенки больно били в живот. Левой рукой Гришаков обхватил обе ноги. Теперь действовали одни кулаки, но они не беспокоили взрывника: только выбивали из толстой телогрейки каменную пыль, и издали казалось, что Гришаков дымится.

– Вот, – сказал он, ставя Юрку на ноги перед бригадиром, – в целости-сохранности.

Раздался хохот.

Лицо у Юрки было мокрое, красное; ушанка съехала на лоб, губы вздрагивали. Наконец он пришел в себя, открыл рот, но крикнуть не успел…

Тяжелый взрыв потряс тишину; воздух сдвинулся; земля под ногами дернулась. Огромный клуб бело-желтого дыма взлетел над тайгой, и плотное, упругое эхо, сжатое узким ущельем Ангары, ринулось от берега к берегу и покатилось на север замирая. Гришаков, прислушиваясь, был серьезен и тих. Новый взрыв, еще большей силы, толкнул воздух, качнул сосны и лиственницы, и еще не успел появиться в небе дым, как что-то черное, быстрое, точно стая ворон, мелькнуло вверху. В тайге все затрещало, заухало и послышались тупые удары о землю.

– Так, – сказал Гришаков, – сработала. Больше он ничего не сказал.

Он закурил, провел ладонью по усам и зашагал к обрыву. За ним, ступая в глубокие следы его огромных валенок, молча повалили остальные.

Юрка не мог смотреть на Гришакова, на его гигантскую, твердую, как скала, фигуру, на его стеганку с болтающимся хлястиком, который оборвал он, Юрка, когда взрывник тащил его на себе. Юрка стоял, прислонившись к березе, и плакал. Не было больше ему пути в бригаду, жизнь кончилась. И ни мама, далекая, жалостливая мама, с ее вечными просьбами не простудиться и вовремя принимать еду, ни папа-врач, и теперь советовавший не читать лежа и при недостаточном освещении, – люди, которые жизнь бы отдали за него, – не помогут сейчас.

Юрка вытер рукавом пыльной стеганки лицо и размазал грязь.

Оставалось взять в обогревалке кое-какое барахлишко и уйти в поселок. Юрка невольно поплелся за людьми Слезы все еще застилали ему глаза, и он, не попадая в след, то и дело ступал в целину, спотыкался и, теряя равновесие, размахивал руками. Ноги не слушались его. Скоро по сторонам стали попадаться в снегу глубокие ямы – следы от упавших камней. На многих деревьях были срезаны толстые сучья и ветки. Одна березка стояла без макушки, и где-то отчаянно, до хрипоты орали вороны: видно, в их гнездо угодил камень.

И вдруг Юрка увидел лиственницу, ту самую лиственницу с ободранной корой у комля, где взвалил его на плечи взрывник. Все сучья на одной ее стороне были словно сбриты, а в том месте, в том самом месте, где он хотел укрыться, косо лежала пудовая глыба, взрывом отколотая от скалы.

Что-то раскаленное пробежало по жилам Юрки и обожгло. Сразу высохли слезы. Он стоял и неподвижными глазами смотрел на эту глыбу. А потом вдруг опомнился и побежал догонять своих.