Огненно-красные широкие шаровары из гайдамацкого обмундирования заправлены в сверкающие лаком сапоги, на задниках которых позвякивали большие серебряные шпоры с зубчатыми колесиками. Такие шпоры Леснов видел однажды в музее среди доспехов средневековых рыцарей.

«Грозный вояка», - подумал Роман. И скомандовал:

– Стой! К вагону не подходить!

– Га?!
– удивился чубатый. За его спиной насмешливо скалил зубы бритоголовый крепыш с горделивым лицом. Безучастно смотрел раскосыми глазами кривоногий калмык.
– Га?!
– повторил вояка.
– Я командир буденновского эскадрона, чуешь?

– А я на посту, - едва заметно качнулся к нему Леснов.

– Ну и хрен с тобой, - кавалерист презрительно окинул взглядом тощую фигуру в коротком пальтишке, из-под которого палками торчали ноги в зеленых обмотках.
– Покличь своего начальника!

– Обратитесь к коменданту вон в тот вагон.

– Я тебе що, мальчик по комендантам бегать?
– лицо чубатого побагровело.
– Брысь с дороги!

– Ни с места!
– повысил голос Леснов.
– Нельзя! Командование здесь!

– Намахивал я это командование вместе с тобой... Я сам тут командование.

– Раз сам - понимать должен!

– Га, врезать ему, что ли?
– лениво спросил чубатый своих товарищей.

– Не, - сплюнул крепыш.
– Он хилый. Не встанет.

– Он при службе, - сказал калмык.

– Поблагодари их - пожалели тебя, - чубатый усмехнулся и ловким движением перехватил руку Леснова зажатой винтовкой.
– Тоже мне, караульщик, куга зеленая...

И не окончив фразы, как подкошенный, рухнул на шпалы лицом вниз. Случилось это столь быстро и неожиданно, что спутники его на несколько секунд остолбенели. Леснов успел отскочить, вскинул к плечу винтовку.

Бритый крепыш присел, спружинился, не, сводя глаз с часового, медленно вытягивал из серебряных ножен кривую саблю. Калмык правой рукой лапнул кобуру нагана.

– Отставить!
– резко хлестнул командирский голос над головой.

– Миколу вбылы!
– прохрипел бритый.

– Отставить! Я Ворошилов!
– Климент Ефремович соскочил с подножки. Следом - Щаденко в распахнутой шинели, с револьвером в руке.

– Яким!
– узнал его крепыш.
– Ты?

– Сичкарь? А ну убери шаблюку!

– Да Миколу ж!

– Убери, говорю! Куда, к черту, лезли?

Вокруг них уже собралась толпа. Решительно протиснулся Елизар Фомин с винтовкой, встал возле Ворошилова. От паровоза, придерживая шашки, бежали кавалеристы. Опять резанул по ушам чей-то голос:

– Хлопцы, командира вбылы! Где командир?

– Да тут я, - сконфуженно ухмыляясь, потирая шею, поднялся с земли чубатый.
– Вот стерва какая!

– Тягай его!

– Отставить!
– снова прикрикнул Ворошилов. И к чубатому: - На часового лез?

– Га?
– еще не пришел в себя тот.

– А часовой, он кто по уставу? Какое лицо есть часовой?

– Часовой есть лицо неприкосновенное!
– привычно вылетели у кавалериста слова, намертво вдолбленные еще с новобранства.

– Какое же у тебя право на часового идти?

– Сосунок дохлый... Молоко не обсохло!

– Может, и сосунок, а землю тебя заставил понюхать, - Щаденко успокаивающе положил руку на плечо чубатого.
– Ты сам виноват, Микола.

Пострадавший неуверенно улыбнулся. !

– Ты чем это меня саданул, какой желёзкой?
– уставился он на Леонова.

– Рукой.

– Будя брехать! Чуток шею не перерубил.

– А вот потрогай, - протянул руку Роман.
– Ребро тронь.

– Потом разберетесь, - прервал Ворошилов.
– Всем разойтись, товарищи. А вы задержитесь, - велел он чубатому.
– Кто вы такой?

– Командир эскадрона Микола Вашибузенко!
– щелкнули каблуки сапог и мелодично звякнули шпоры.
– Оставлен со своими ребятами добивать беляков, которые удрать не успели.

– Ну и справились?
– Климент Ефремович любовался живописным могучим казачиной.
– Добили?

– Подчистую. Теперь своих догонять надо. Погрузил людей и коней в восемь вагонов, а паровоз хоть из пальца делай. Может, к своему составу прицепите?

Ворошилов не торопился с ответом: поезд-то особенный...

– Климент Ефремович, я этих товарищей еще по Сальским степям помню, - негромко произнес Щаденко.
– Все они с самого начала с Буденным. И Вашибузенко, и Сичкарь, и Калмыков. Ну, погорячились, бывает... Возьмем для общей пользы. И нам охрана. Ближе к фронту опасности больше.