– Пошли поглядим, - сказал Ворошилов.
– Фомин и Леснов - с нами.

Вашибузенко повел их в дальний конец станции, за водокачку. Там действительно стояли вагоны с людьми и лошадьми. Один вагон больше чем наполовину завален был ящиками, тюками, узлами.

– Что за груз?
– нахмурился Климент Ефремович.

– Патроны трофейные. Ящики с консервами. Разное обмундирование.

– Откуда?

– Да вы не сумлевайтесь, у нас насчет этого строго, - в голосе Башибузенко звучала обида.
– Только военная добыча. Обоз захватили. Обувка и форма казачья. Ребята приоделись, остальное своим везем.

– Шинели есть?

– Десяток. Англицкие.

– Утеплил бы Леснова. Пальтишко-то на рыбьем меху... Он ведь тебя неплохо согрел, - пошутил Ворошилов.

– Да уж куда лучше!
– белозубо засмеялся Башибузенко, оглянувшись на бойца.
– Пущай останется, одежку подберем, потолкуем.

– Ну что ж, побеседуйте, - разрешил Ворошилов. И распорядился: - Прицепить вагоны. Вместе поедем.

Посреди теплушки возле железной печки сдвинуты несколько ящиков, накрытых попоной. На этом «столе» - большие ломти накромсанного черствого хлеба. Вскрыты ножом консервные банки с яркими иностранными этикетками.

– Бобы с мясом намешаны, - сказал Башибузенко.
– Другой жратвы нет, а этого добра много. Деникину слали - нам досталось, весь полк кормится.

– Обрыдло, - сплюнул кто-то из кавалеристов, рассевшихся на соломе вокруг ящиков.
– Картохи бы горячей да сала шмат...

– Откуда здесь? Белые прошли, потом беженцы...

– Навроде саранчи эти беженцы, - презрительно произнес Сичкарь.
– Все подчистую изгладывают.

– Ну, бобы - это еще не так плохо, - улыбнулся Леснов, умостившийся вместе с Фоминым и Башибузенко на почетном месте около «буржуйки». Бобы с мясом просто клад по нынешним временам. В Москве и в Питере четверть фунта хлеба на едока выдают и без всякого приварка.

– Шибко большой голод?
– спросил калмык.

– Очень трудно, товарищи. Вы на нас с Фоминым гляньте: неделю в Воронеже отъедались, а кости торчат.

– Не дюже подорвала тебя голодовка, силенку но растерял, - уважительно произнес Башибузенко, все еще не оправившийся после пережитого потрясения.
– Я в станице на кулачках среди первых шел, а ты меня в один секунд скопыт опрокинул.

– Не силой - только ловкостью! Рука у меня натренированная.

– Это заметно. Где обучился-то?

– Понимаешь, когда в реальном училище занимался, в книжке одной прочитал, как со здоровяками справляться. Я-то щуплый, и физия, видите, в конопушках, неавторитетная... Доставалось первое время. И дразнили, и «смазь» делали, и на тычки не скупились. Тогда и начал левую руку тренировать. По утрам гирю выжимал, вечером тоже. А главное, все время ребром ладони по твердому колотил. Где остановлюсь, где прислонюсь, там и постукиваю. Даже на ходу приспособился - по палке.

– Во терпение у человека!
– крутнул бритой головой

Сичкарь.
– Нарвался ты, Микола!

– Ладно, хватит об этом... А вы, слышь, с Ворошиловым и Щаденкой к нам едете? На пополнению, что ли?

– Вроде того.

– На кавалеристов вы не дюже смахиваете.

– Нас на политическую работу направили.

– Партийные, что ли? Оба?

– И мы, и все, товарищи наши.

– Ну да?
– недоверчиво глянул Башибузенко.
– Цельный вагон?

– Говорю - все!
– подтвердил Фомин.

– Слышь, хлопцы, чего гутарят! Сразу столько партийных! И все к нам! Мы их поштучно от случая к случаю видели, а тут гуртом!

Башибузенко задумчиво поскреб подбородок, спросил:

– Это самое... Вы из каких будете, коммунисты или большевики?

– Никакой разницы нет.

– Ты брось, - погрозил пальцем Башибузенко.
– Нас не закрутишь, разница нам известна.

– Зачем мне тебя закручивать?
– удивился Леспов.
– Большевики - это, по-твоему, кто?

– У большевиков программа наша, рабочая и крестьянская. Весь народ равный - это первое. Земля трудовым казакам и крестьянам - это тебе второе. Вот я отвоююсь, возьму свой пай, хату поставлю.

– Жинку заведешь, - ухмыльнулся Сичкарь.

– И заведу.

– Тебе одной мало.

– Будя шутковать-то. И женюсь, и детишков настрогаю. Стану сам себе свободный хозяин на свободной земле. А вот этот товарищ Фомин, к примеру, рабочий. Верно?

– Предположим.

– Вот ты иди к себе на завод, давай нам железу, плуги, серники, сукно и всякие прочие тряпки для баб.

– Водку, - подсказал Сичкарь.

– Будя, Кирьян, я всерьез гутарю, - нахмурился Башибузенко.
– Ты ответь мне, приезжий товарищ, для того большевики всю кашу заварили, для того мы свояк на свояка в мертвую драку лезем, чтобы вольная и справедливая жизнь повсюду установилась?