Она заплакала, а через три секунды спохватилась:

— Я тебя не брошу! Ты будешь жить со мной, лучше, чем если бы ты зарабатывал своим мечом! Мы станем с тобой ездить торговать, заработаем много денег и нарожаем кучу детей! Даже лучше, что тебе отрубили руку, — теперь ты точно от меня никуда не денешься! — Ее лицо озарилось внутренним светом, и, преисполненная осознанием своего благородства, она прямо-таки воспарила, как ангел без крыльев.

Но я быстро опустил ее на землю, жестко высказав все, что я думаю по этому поводу:

— Так, подруга, кто тебе разрешал трогать мою повязку? Теперь мне надо объяснять тебе кучу вещей, которые тебе не нужны и в которые я не хотел никого посвящать! Меньше знаешь — крепче спишь. Какого черта ты лезешь не в свое дело? — Тут я уже серьезно рассердился и разошелся по полной и пошел честить девку, не выбирая выражений: — Ты безмозглая тупая сука! Значит, хорошо, что мне руку отрубили, значит, я никуда не денусь? А может, ты, мать твою, еще и ноги мне отрубишь, чтобы я не мог уползти от тебя уже наверняка, а? Ты чего несешь, озабоченная сука манкура, тухлая кочерыжка кукки?!

— Я кочерыжка? Я сука манкура? И-и-и… ы-ы-ы… — Рила присела на край ванны и завыла, у нее ручьем потекли слезы, и все — из меня вышел пар, как из проколотого воздушного шара, и я с размаху брякнулся оземь — сбила из своего слезомета, как из счетверенного зенитного пулемета. Наповал.

Присев рядом с ней, я обнял ее за красивые гладкие плечи и стал утешать:

— Да ладно, не тухлая ты, от тебя вообще всегда хорошо пахнет… а что сука — ну не кобель же… не плачь, не надо, я не переношу женских слез! — Тут же спохватился: «Вот болван! Теперь я дал ей в руки страшнейшее оружие!»

Рила повернулась ко мне, уткнулась в грудь, обхватила руками и заплакала, потом подняла ко мне мокрое лицо и проговорила сквозь слезы:

— Мне тебя так жалко… ы-ы-ы…

Затем она стала целовать мой обрубок — что я сразу пресек, — перешла на плечи, лицо, губы… в общем, в конце концов она меня оседлала, и кончилось все как обычно. Только жестче, чем обычно, — эта хренова ванна была сделана из каменных плит, а не из пуховых перин, и моей спине шибко от них досталось.

После омовения мы прошли в ее комнату, где продолжили «общение». Руку, когда мы шли, я прикрыл полотенцем — слишком много любопытных глаз подглядывало за нашим шествием.

Уже потом, лежа в постели, я выложил Риле примерное описание событий, произошедших ночью. Она была потрясена моим рассказом, а еще больше тем, что я могу отрастить себе новую руку. Пришлось признаться. Разве можно что-то скрыть от женщины, с которой делишь постель? Если только заначку, и то засовывая ее в ствол охотничьего ружья, и только потому, что она боится туда сунуть палец — вдруг выстрелит. Так говорил мой дедушка.

— И что, все акомы могут вот так выращивать себе части тела? — с удивлением спросила она, рассматривая мою покалеченную руку. — А если вам… хм… еще что-нибудь отрежут, тоже восстановите?

— Во-первых, не все, а только некоторые, с особыми способностями, такие, как я, один на сто тысяч, а во-вторых — да, можем, только отрезать я себе ничего не дам, даже чтобы удовлетворить твое нездоровое любопытство. Особенно то, о чем ты подумала! Если оно тебе не нравится — пойду к Мираке!

— Я тебе дам Мираку! И ее прибью, и тебя, тогда ничего тебе вообще не понадобится! — Она успокоилась и обняла меня. — Иди ко мне, ты такой гладкий, теплый, могучий…

Рила уснула, а ко мне сон не шел, хотя прошлую ночь я почти не спал. Прежде чем отдыхать, я должен был наметить план действий на ближайшее время — счет шел на часы, и, возможно, Амунгу уже доложили о гибели Заркуна, а чтобы связать два события — посещение администрации невольничьего рынка неким акома и гибель Заркуна от руки какого-то акома, не надо было быть великого ума. Стоило ждать, что Амунг насторожится и приготовится к встрече непрошеного гостя…

А мне все равно придется его посетить и задать кучу неприятных для него и очень болезненных вопросов.

Все-таки я уснул. Когда проснулся — долго не мог понять, где я нахожусь, потом ощутил запах пряностей и огурца и вспомнил — Рила. Я в постели у Рилы.

Сев на кровати, я медленно оделся и встал, затем выглянул в окно. Проспал я, видимо, недолго — день был в разгаре, высоко в небе стояло светило, бьющее лучами-копьями по домам, по пыльным площадям и кривым улицам, в людей, бегущих по своим делам, как та собачка, которая всегда знает, куда идет.

Сзади раздались шаги, и в комнату вошла Рила:

— Ты уже встал? Я тоже немного поспала, переволновалась за тебя, да и устала немного. — Она подмигнула, намекая на наши с ней физические упражнения. — Через три дня мы с папой уходим в рейс. Ты поедешь с нами?

— Не знаю, — честно ответил я, — как сложится. Ты же знаешь, зачем я здесь. Мне надо навестить Амунга. Ты можешь дать мне о нем информацию?

— Об этом жирном мунга?

— А есть еще какой-то жирный мунга, управляющий невольничьим рынком?