Мануильскому не дали продолжать, заглушили его криками. Председатель заявил: предложение эсера Быховского необходимо обсудить по фракциям.

В зале остались только большевики.

– А вы что же?
– поинтересовался председатель.

– Нам обсуждать нечего, позиция у нас ясная, - ответил Михаил Иванович. И продолжал, обращаясь к товарищам: - Как мы, здесь будем или - в Смольный, на съезд Советов?

– Анатолий Васильевич пусть едет, - сказал Мануильский, - а мы останемся до конца.

– Только ни в коем случае не заслоняйте собой пушки ради Временного правительства, - пошутил Луначарский.

Пока заседали фракции, Михаил Иванович связался по телефону со Смольным и предупредил, что дума намерена идти ко дворцу.

Наконец гласные снова собрались в зале и началось поименное голосование. Председатель называл фамилию - депутат поднимался и отвечал:

– Иду умирать с Временным правительством! Процедура была торжественной. Один за другим вставали эсеры, кадеты, меньшевики, произносили кто громко, кто еле слышно, кто со слезой в голосе:

– Да... Иду умирать...

Михаилу Ивановичу смешно и досадно было видеть эту трагикомедию. Никто думцев убивать не собирается, а они эка вон раскудахтались! Фарисействуют граждане гласные, упиваются своей самоотверженностью, находясь в безопасном месте. Если бы им действительно грозила смерть, перестали бы сценки разыгрывать... Какие герои, скажите на милость: если помирать собрались, то зачем же служители готовят каждому в дорогу сумку со свежим хлебом и колбасой? Вот ведь артисты, любой исторический момент способны в спектакль превратить!

– Калинин!
– председатель назвал его фамилию.

– Нет!
– громко произнес Михаил Иванович.
– Идите выручать свое правительство, а мы пойдем приветствовать Петроградский Совет от революционной части думы!

Гневные крики он пропустил мимо ушей.

Думцы спешили получить сумки с хлебом и колбасой, одевались и выходили во двор. Там ожидало их подкрепление - меньшевики, правые эсеры и бундовцы, покинувшие Всероссийский съезд Советов, чтобы вместе с думой «спасать правительство».

Всего набралось около четырехсот человек. Люди штатские, немолодые, они долго и неумело строились шеренгами. Было уже за полночь, когда колонна тронулась в путь. Первым, тяжело переваливаясь, шагал грузный Шрейдер. Рядом с ним, подобрав узкую юбку, семенила графиня Панина.

Мануильский спросил:

– Не навредят они? Закроют вход во дворец, начнут митинги...

– Товарищи предупреждены, - ответил Калинин.
– Ну, нам тоже пора по своим делам.

Чем дальше колонна уходила от думы, тем медленнее она двигалась. Одно дело - произносить речи в теплом уютном зале, а другое - шлепать среди ночи по улице, освещенной редкими тусклыми фонарями. Холодный сырой ветер вызывал озноб. Колдобины были заполнены грязной водой, у многих думцев сразу промокли ботинки. Пугала стрельба, слышавшаяся все ближе. Некоторые гласные отставали от колонны, исчезали в переулках и проходных дворах.

На перекрестках горели костры, грелись вооруженные солдаты и красногвардейцы. С удивлением смотрели они на нестройные ряды хорошо одетых людей, на их бледные лица.

Около Казанского собора думцы увидели тяжелые орудия на тракторной тяге. Массивные стволы были направлены в сторону Зимнего. Артиллеристы балагурили возле ящиков с огромными снарядами. Шрейдер замедлил шаги. Графиня Панина что-то горячо доказывала ему, увлекая вперед.

Вблизи от Дворцовой площади, перегородив Невский проспект, цепью стояли матросы, опершись на винтовки. Стояли, очевидно, уже давно, изрядно промерзли. Они оживились, увидев думцев. Те моряки, которые курили в сторонке, быстро заняли свои места в цепи.

Колонна сжалась и замерла. Графиня Панина попятилась. Рядом с городским головой остался только министр Прокопович.

Несколько минут думцы и моряки стояли молча. Матросы разглядывали незваных гостей, а те переминались встревоженно, не зная, как преодолеть преграду. Шрейдер обратился к матросу, который был ближе к нему:

– Мы идем в Зимний дворец и требуем, чтобы нас пропустили.

Моряк был молод, высок: шея длинная, глаза округлые, пострижен наголо - деревенский парень, недавно надевший бушлат. Слова вальяжного, солидного господина в котелке смутили его.

– Нельзя... Не приказано.

– Здесь вся городская дума, а я городской голова. С нами министр. Мы имеем право пройти в Зимний.

– Нельзя, - более решительно ответил матрос.

– Стоп травить, папаша!
– поддержал его сосед по цепи, щеголеватый морячок, бескозырка которого чудом держалась на шевелюре.
– Отчаливай, пока штиль!

Третий, широкоплечий богатырь, пробасил добродушно:

– Приказ Военно-революционного комитета.

– Но мы настаиваем...

– Обращайтесь в Военно-революционный комитет.