И тут он сбросил щиты. Примерно так же, как я сбрасывала в лаборатории, но мои щиты не давали мне везде и всюду видеть магию, а щиты Ройяла не давали ему оглушать своей магией всех вокруг.

Только что я удивлялась, отчего я так нервничаю в присутствии мужчины размером с детскую куклу, и вот он уже соскользнул ниже, стянул с меня халат, обнажая грудь. Я никогда не подпускала его к интимным местам, но сегодня забыла четко оговорить условия. Теперь я смутно осознавала, что у меня была причина не подпускать к своим соскам этот крошечный розовый ротик-бутон, но пока я пыталась поймать за хвост ускользающую мысль, он обхватил сосок губами и я напрочь забыла, почему ему нельзя было это делать. А точнее, мне это стало совершенно не важно.

Раньше феи-крошки пили кровь только из моего пальца, и даже такой целомудренный поцелуй приносил ощущение, будто целуют в совсем других местах. Сейчас он добрался до настоящей интимной точки, и оттуда словно протянулась нить к местам еще более сокровенным, и больше того — я словно чувствовала, как его плоть прикасается ко мне в тех самых сокровенных местах. Ройял умел с помощью гламора создать иллюзию, будто он нормального роста. Я чувствовала его тяжесть на постели рядом с собой, исходящее от него тепло.

Мне пришлось потрогать нежную поверхность его крыльев, напоминая себе, что он все такой же маленький. Крылья затрепетали у меня под рукой и внезапно тоже оказались большими, поднялись у него за спиной парусами лодки — но эти паруса ласкали меня бархатными чешуйками и нежно трепетали по моей коже.

Он прикусил сосок, заставив меня вскрикнуть, и мир вдруг наполнился запахом роз. Летняя жара и аромат шиповника разлились вокруг — пришлось открыть глаза и убедиться, что мы по-прежнему в спальне с ее светлым шелком и атласом. На постель из ниоткуда посыпались розовые лепестки.

Он обнял руками мою грудь, приподнял, чтобы удобнее впиться в сосок, и руки казались больше, чем есть, нажатие губ крепче и тверже, боль натянулась резкой линией — но не слишком сильная боль, как раз настолько, чтобы я еще раз вскрикнула к его удовольствию. Когда его тело накрыло мое, а глаза посмотрели в глаза, я думала — это гламор. Он вполне был способен создать такую иллюзию.

Я открыла глаза — крылья овевали нас обоих водоворотом красок и движения. Лицо Ройяла так и осталось нежным и треугольным, но было не меньше моего собственного; и красив он был по-прежнему, но когда он наклонился меня поцеловать, я вдруг поняла, что это не иллюзия.

На него сыпались розовые лепестки, розово-белый ароматный ливень; он поцеловал меня — настоящим поцелуем настоящих, полных губ. Одной рукой я коснулась кудрей у него на затылке, другая скользнула по спине до основания крыльев; мы целовались нежно и долго, и тело его все крепче прижималось ко мне. Сам он вырос, а вот одежда его — нет. И теперь он был голый и лежал на мне, одетой лишь в полураспахнутый халат.

Он на миг оторвался от поцелуя:

— Мерри, умоляю… Может, мне больше не выпадет случая исполнить свою мечту.

— Какую мечту?

— Ты знаешь.

Я кивнула:

— Да.

Я просунула руку между нами — он был готов и нетерпелив, и достаточно велик, чтобы удовлетворить любую женщину.

— Пожалуйста, — сказал он.

— Да, — повторила я, подаваясь бедрами ему навстречу.

Он открыл глаза, с недоверием уставившись на меня:

— Да?

— Да.

Он улыбнулся и приподнялся на руках, чтобы двигаться свободней. Мне открылся вид на наши тела, и я увидела, как он проталкивается в меня, как входит в меня впервые.

— О Богиня! — воскликнула я.

Дождь цветочных лепестков превратился в густую метель — только этот ароматный снег не холодил кожу, а ласкал.

Крылья Ройяла взметнулись, обрамляя бледную красоту его тела. Глянув на меня, он сказал:

— Ты на ложе из розовых лепестков.

И он любил меня, скользил и двигался во мне, словно заранее зная, что нужно делать, и крылья раскрывались во всю ширину, когда он погружался в меня до самых глубин.

Я дышала все быстрей, во мне нарастала теплая тяжесть. Его движение становилось все нетерпеливей, он задышал чаще.

— Почти, еще чуть-чуть, — выдохнула я.

Он кивнул, словно догадался — или услышал. Он боролся с собственным телом, с непослушным дыханием, со всем в себе, чтобы дать мне еще несколько секунд, несколько движений — и вот мир взорвался, и я кричала его имя, руки впивались ему в бока, в спину, я хваталась за него, извиваясь и вопя.

Кожа у меня светилась так ярко, что на потолок легла крылатая тень. Он закричал, еще раз всаживаясь в меня — мы кричали оба, а потом он затих, опираясь на руки, и голову опустил, как загнанная лошадь. Крылья медленно опадали у него за спиной.