– Ты всегда был необуздан, юноша, – проговорил старик каким-то другим, незнакомым мне, хриплым глухим голосом.

Едва заслышав этот голос, Гиеагр вдруг качнулся, будто пьяный, в глазах его промелькнул ужас. Старик хохотнул – громко, отрывисто.

– Да ты, я смотрю, храбрец! Что же, одно движение – и твой отец истекает кровью у твоих ног. Смелей, не стесняйся.

Гиеагр задрожал, взгляд его вдруг потерял остроту, затуманился, будто обратившись внутрь, к видениям, проносившимся где-то там, в глубинах сознания. Рука с мечом медленно, неуверенно поползла вниз…

Глаза старца, все это время не отрывавшего взгляда от оружия, наполнились презрением.

– С-смертный! – он как будто выплюнул это слово. – Прочь с дороги, червь!

Старец оттолкнул Гиеагра; движение было легким, едва уловимым, но герой от такого толчка рухнул в дорожную пыль, будто пьяница, добитый последним кубком вина.

Я стоял неподвижно, разинув рот. До моего сознания вдруг дошла истинная природа старика: нет, не человек, не смертный, но бог повстречался нам. Сам бог реки Хал посетил празднество, устроенное в его честь, сам бог Хал приглядел себе дар из тысяч приносимых ему даров, а мы, глупцы, вознамерились у него этот дар отобрать. Отобрать у бога! От этой мысли у меня потемнело в глазах.

– Я вижу, ты все понял, переговорщик. – Голос бога вновь стал гулким, как рокот барабана.

Я кивнул, не поднимая глаз, чувствуя, что взгляд его пронизывает меня насквозь, как солнечный луч пронизывает стеклянную бусину. Больше всего я боялся в тот миг, что грозный бог, пожалуй, вздумает пополнить штат рабов и к молоденькой служанке прибавить еще и молоденького слугу. Я так ясно представил себе, как буду жить на дне реки, в его подводном доме, как буду ходить по колено в иле, раздвигая тонкие, цепкие, беспрестанно шевелящиеся пряди водорослей, как буду тосковать по солнцу, ветру, шелесту листьев и даже по осенним дождям, что от нахлынувшей тоски слезы едва не брызнули из моих глаз.

– А рабынька хороша, – божество все не оставляло меня своим вниманием. – Она тебе понравилась, я знаю. И этому грубияну тоже. Ее имя – Фаэнира. Хочешь взглянуть на нее в последний раз?

Я кивнул, не смея отказаться.

Хал шагнул к рабыне, протянул руку, чтобы отбросить покрывало с ее лица. Мое сердце затрепетало в сладком предчувствии…

Я так и не смог восстановить в подробностях, что произошло в следующий момент. Как будто вихрь пронесся мимо меня и закружился, заплясал вокруг бога и рабыни. Я услышал рокочущий окрик Хала, и в ответ ему – боевой клич, подобный львиному реву. Сверкнул меч – раз, другой, и ни с того ни с сего с дороги вдруг поднялось густое облако пыли, окутавшее и скрывшее от меня Хала, Гиеагра и Фаэниру.

Я не знаю, сколько длилась битва – мгновение или час. Я стоял как окаменелый, не смея, не умея пошевелиться от ужаса. Я стоял и не мог понять, как же такое возможно, чтобы смертный напал на бессмертного бога и в тот же миг не погиб какой-нибудь мучительнейшей смертью. Не знаю, что больше поразило меня тогда – ужас ли от самой возможности такого святотатства, холодящее ли кровь осознание того, что возмездие за святотатство все никак не наступит, или же болезненный восторг, охватывавший при одной мысли о том, что человек может напасть на бога, даже победить!

Облако пыли распалось так же неожиданно, как появилось, и моим глазам открылась новая картина. Гиеагр, забрызганный кровью, в изорванной одежде, стоит, широко расставив ноги, выставив перед собой меч, измазанный чем-то черным и липким, похожим на тину. За спиной героя – Фаэнира: накидка сброшена, в глазах – отвращение и тоска. А перед Гиеагром – что-то огромное черное блестящее текучее, что-то колеблющееся, излучающее одновременно ненависть, страх, коварство, уязвленное самолюбие… Нечто такое, что не должен видеть человек, желающий сохранить веру в богов.

– Ты еще не понял, что совершил! – пробулькало чудовище. – Ты хотел получить эту девку…

– И я ее получил! – крикнул Гиеагр.

– Нет, червь! – прорычал Хал. – Тебе придется собирать ее – по частям!

Едва он произнес это, что-то сверкнуло, и ослепительный луч ударил девушку в лицо. Луч был столь нестерпимо ярок, что я зажмурился и застонал от боли.

– А это – тебе, – услышал я голос бога, – на память.

Что-то зашипело, раздался вскрик… И вдруг все стихло.

Когда я смог открыть глаза, то увидел Гиеагра. Он лежал навзничь, раскинув руки; его туника была прожжена на груди слева, там, где сердце, и еще дымилась.

Поодаль от Гиеагра я увидел Фаэниру. Без всякого сомнения, она была мертва. Ее лицо превратилось в обугленную головешку.

Если человек всю свою жизнь проводит в поиске подвигов – от скуки ли, от гордыни, или от того и другого вместе, судьба обычно идет ему навстречу. Кто ищет, тот всегда найдет. Вот так и Гиеагр. А уж соперники ему доставались – иной позавидует. Я даже могу считать себя польщенным, что и сам угодил в их число. Правда, до поединка дело так и не дошло. Иначе, наверное, я не узнал бы, как началась эта история для Гиеагра с Мильком.