— Можем предположить, что не заметили второй картины… Не спорьте, можем… Очень хорошо… В Обществе художников должен быть запас картин для всяких выставок и тому подобное. Где этот склад?

Павел Наумович давно не слышал, чтобы о живописи говорили, словно о мешках картошки, совсем загрустил и признался: «склад» есть, но к нему отношения не имеет. Да и находится в подвале под замком. Ключ — у председателя Общества. Просто так не войти. Да и кто бы рискнул: сунешься без разрешения, поймают смотрители — чего доброго, выгонят с позором навсегда. Ответ, кажется, устроил господина из полиции, но удавку он не отпустил:

— Значит, молодых художников в строгости держите…

— По-другому с творческими личностями нельзя, — Музыкантский сдобрил ответ улыбочкой, но усилия пропали зря. Гость не реагировал.

— В таком случае чем объяснить ваше особое внимание к персоне Макара Гайдова?

— Отчего же особое, как со всеми, наравне…

— Кому еще из молодых талантов простилось бы опоздание на развес? И не только простилось, но сам господин Музыкантский счел своим долгом навестить Гайдова на дому. Чем объяснить такое участие?

Павел Наумович все-таки сдержался, чтобы не показать окончательной растерянности:

— Откуда вы…

— Наша империя — исключительно полицейское государство. Обо всех все известно. Для чего вы навещали Макара?

— Но ведь… Его картина… Некоторым образом гвоздь вернисажа…

— Гвоздь? Что же на ней изображено?

— Как бы вам сказать… — Музыкантский подыскивал слова очень тщательно. — Есть обстоятельства… Некоторые… Которые… В общем…

— Не трудитесь, я помогу, — обрадовал Родион. — Беспокоились не потому, что без этой картины выставка пропадет. Причина в другом: за Макара было замолвлено, а вернее, занесено очень веское «словечко». Подозреваю, что сама выставка задумана под него.

— Вы ошибаетесь, — голос устроителя совсем упал. Уже не пытался защищаться, так, вяло отмахнулся.

Ванзаров гнул свое:

— Все логично. Полотну, которого никто не видел, предоставляют лучшее место: на той стене одни мелкие картинки висят, неизбежно будет выделяться. И свет на него лучше всех падает. И ради чего вы — знаменитый антрепренер, или как у вас называется, — отправились на Гороховую к безвестному мальчишке? Чувствуется влиятельная рука…

— Если намекаете…

— Нет, не намекаю. Утверждаю: Михаил Иванович слишком любит своего племянника.

Силы окончательно оставили Павла Наумовича:

— Господин Гайдов — фигура известная в художественных кругах. У него отличая коллекция. Тонкий ценитель и верный глаз. Если покупает чью-то картину, значит, цена пойдет вверх. Умеет угадывать таланты. Сам в юности начинал писать, но вовремя понял, что его призвание в ином… Столько сил в племянника вложил. Ни для кого не секрет, что Макару уготована блестящая карьера. Вот мальчик и стал дурить рано. Строит из себя гения-затворника. Форменное безобразие: уже вечер, а его картины нет. Где его холера носит?

— Разве не знаете…

— Что я должен еще знать?

— Макар убит, — сказал Родион.

Музыкантский изумленно охнул и спросил глупейшим образом:

— Как?!

— Если вам интересен способ убийства…

— Простите… Я не то хотел сказать… Боже мой, какой удар…

— Именно ударом в висок. Могу я узнать, что вы делали в его квартире?

— Но я не входил!

— Знали про ключ и не вошли? Довольно необычно.

— Какой ключ?! Постучал, никто не отозвался, пробовал дверь — заперта. Что еще делать? Я отправился к Гайдову. Кухарка сказала, что хозяин в полдень вернулся с гулянки, спит мертвым сном, будить бесполезно. С тем уехал. Ждал, что сегодня Макар появится. Вместо него Михаил Иванович приезжает — и сразу с претензиями: это что такое, где картина и тому подобное. А я тут при чем?

— Еще как «при чем».

— Как вас понимать, молодой человек?

— Простой вопрос: кому выгодна смерть Макара Николаевича?

Павла Наумовича поразила немота.

— Только вам, — ответил за него Ванзаров.

— Это шутка?

— Только логика. Смерть молодого талантливого художника, от которого осталась одна картина, — большой коммерческий проект. Живой он нужен только дяде. А мертвый становится легендой. Цена взлетит до небес. На одних студенческих эскизах можно состояние сколотить.

Музыкантский хотел возразить яростно, но что-то остановило, он задумался.

— А ведь в чем-то вы правы, — проговорил тихо. — Если, скажем, Леон Данонкин напишет завтра сенсационный материал, что-то вроде «Гений ушел во цвете лет!», как он умеет завернуть и преподнести… Да потом еще парочка статеек выйдет… Такое может начаться… Что за блестящая идея! Благодарю…

— Не за что, — Родион стряхнул невидимую пылинку, словно отказывался от подобной чести. — Только этот план имеет шанс лопнуть, как мыльный пузырь.