– Нора-то на зиму у тебя есть?

– Не-ет, – Кешка неуверенно покачал головой, прикидывая, что же может считаться норой в Городе. А может быть, она у него есть?

– Ищи, милай, ищи, – дедок перекинул палку в бессильную правую руку и назидательно потряс скрюченным пальцем перед Кешкиным носом. – Без норы у нас в северной столице зиму не прожить. Понял, что говорю-то? Зовут-то тебя как?

– Кешка, – сказал Кешка и, подумав, добавил. – Придурок.

– Эк как! – дедок огорченно покачал головой и в сердцах шуранул палкой в помойном баке. Тощая полосатая кошка прыснула из-под ржавой кромки. – Но ты, Кешка, все равно ищи, ищи. Схорониться надо, понимаешь? – дед сделал свободной рукой такое движение, как будто не то плывет, не то заползает куда-то. – Холода пережить.

– Зима. Да, – сказал Кешка, желая принять участие в разговоре.

– Вот-вот, – обрадовался дедок. – Понял, значит? Молодец! Тебе бы скооперироваться с кем. Ты вроде парень-то здоровый, сильный. Может и сгодился бы кому. В струю какую вышел. Я-то стар уже, кое-как себя могу прокормить, а тебе с меня толку чуть. Тебя бы к молодым, бритым… Ты, знаешь, чего? Ты где кантуешься-то? Живешь где?

– Где костер, – сказал Кешка, подумав, что дедку, наверное, негде жить, а лавку в кусты можно и еще одну приволочь.

– Какой костер? – удивился дедок и тут же захихикал, хлопнув себя ладонью по шафранно-желтому лбу. – Ну, бывает же!.. Так вот, милай, послушай деда – там в холода не проживешь. Хорошо еще, сейчас осень стоит божеская, затяжная… В тот год осенняя погода стояла долго на дворе, зимы ждала, ждала природа… – вдруг сказал он каким-то новым, воющим голосом, и тутже снова перешел на обычный. – А ты вот чего сделай. Ходи вдоль ларьков, да на вокзалах, будто гуляешь, а сам по сторонам смотри. Может, и приглядит тебя кто. Я тебе сейчас пару мест скажу… Ты адреса-то понимаешь?

Кешка помотал головой. Дедок, вначале показавшийся забавным, начинал надоедать ему. Однако раздражения Кешка не испытывал.

– Вон, – сказал он, указывая на блеснувший в баке коричневый стеклянный бок. Дедок нагнулся, приглядываясь, а Кешка тем временем отступил назад и мягко и бесшумно растворился в серой мороси наступающего осеннего дня.

На следующий день он закончил осмотр окрестностей и как бы параллельно, сами собой исчерпались темы для ночных размышлений. Почти без страха поднимался теперь Кешка на крутобокие широкие мосты, с высоты смотрел, как разбивались об их каменные и железные ноги коричневые водяные струи. Одного не мог понять – вода всегда текла в одну сторону и пахла морем. Прилив и отлив исключались. Что же тогда? Всем чутьем выросшего на морском берегу существа Кешка знал: то, что течет внизу под мостом – не река, точнее не просто река. Как понять?

Можно было просто пойти по берегу в ту сторону, откуда пахло морем. Он обязательно сделает это, но сейчас существовали задачи более неотложные: надо было искать нору.

Попрощавшись с неугасимым костром, как с живым существом, Кешка отправился назад вдоль уже знакомой протоки. Отыскал знакомые улицы, почти обрадовался им, отыскал и свою котомку в нише за водосточной трубой. Все было цело, только нож слегка покрылся ржавчиной от сырости. Кешка отчистил его на ближайшем булыжнике и задумался о конкретном, насущном. Именно сейчас ему очень не хватало Блина. Может быть, вернуться в подвал? При мысли об этом Кешка по-звериному передернулся. Но есть же и другие подвалы… А в них живут другие Блины?

Мир Города снова требовал от Кешки практических знаний, исследования, накопления информации. Встряхнувшись и перекинув за спину котомку, Кешка бодро зашагал вперед.

Дальнейшие действия, предпринимаемые Кешкой в течении некоторого времени, можно было назвать весьма просто: он узнавал.

Узнавал все, что мог узнать, используя свой скудный словарный запас, никак не организованную память и весьма низкую способность к адекватному практическому общению с другими людьми.

Само по себе добывание пищи больше не представляло для него проблемы, но боли в животе и расстройства желудка мучили его все чаще. Он догадывался о том, что все его недомогания – следствие непривычной, холодной и некачественной пищи, но не знал, как изменить ситуацию.

Память же его представляла собой явление в чем-то уникальное. Очень немногое из того, что Кешка видел и слышал в Городе, он мог понять и, как следствие этого, сознательно запомнить. Но, с другой стороны, громадные незаполненные кладовые его цепкой лесной наблюдательности улавливали тончайшие оттенки происходящего, недоступные пресыщенным информацией городским людям. Все это, непознанное и непереработанное, но увиденное, услышанное, почувствованное и унюханное, невредимо опускалось на дно океана Кешкиных мозгов, почти не колебля поверхности, и там накапливалось, суля совершенно непредвиденные неожиданности в будущем.

Люди слишком редко общались с ним, чтобы он мог позволить себе забыть хоть что-нибудь из того, что они ему говорили. Все советы Блина слышались в его памяти так, словно были произнесены вчера. Слова клетчатого перекошенного дедка тоже были восприняты Кешкой как руководство к действию. Искать нору. Нора в лесу – это понятно. Но что такое «нора» в Городе?

Довольно быстро Кешке удалось вычислить то, что больше всего напоминало городские норы. Ежедневно сразу после рассвета большое количество людей спускалось по ступенькам куда-то под землю в длинные не просматриваемые с поверхности коридоры. Другие люди в это же время выходили оттуда, поднимались наверх и отправлялись куда-то по своим делам. Вместе с людьми поднимался на поверхность теплый ветер, пахнущий резиной и железными коробками. Все это продолжалось до самого конца человеческого дня, а потом прекращалось и всю ночь подземные коридоры оставались гулкими и пустыми, и даже ветер вроде бы как-то затихал и укладывался спать.