– Убить! – прошептал Кешка и сам испугался той злобы, которая прозвучала в его негромком голосе и словно бы повисла в вымороженном вонючем воздухе.

Более, чем когда-либо до того, он почувствовал, что Город медленно, но верно изменяет его.

– Похоже на то, что после смерти своего первого благодетеля Кешка пытался обосноваться в Летнем Саду, принимая его за лес, и некоторое время жил на Марсовом поле, возле Вечного огня… Странная, конечно, жизнь. На грани фантастики. Но физически он выжил, а его мозг тем временем потихоньку пробуждался ото сна…

– И после какого-то случайного инцидента он, разумеется, попал в поле зрения криминальных структур, – подытожила Ленка. – Что бы там не писали в газетах о борьбе с беспризорностью, но я-то доподлинно знаю. Психически и физически сохранных беспризорников годам к 13, а то и раньше действительно «призревают». Но не государство, а уличные и прочие банды. По статистике туда попадает до 80 процентов «уличных» детей.

– Эта статистика известна … ну хоть городскому правительству? – поинтересовалась я.

Ленка молча махнула изящной кистью и прикурила новую сигарету.

Прошло еще несколько сумрачных, мертворожденных городских дней.

Кешка спускался в метро с опаской, музыкантов не искал, не слушал. Ездил в поездах, сидел на скамейках, грелся, слушал людские разговоры, полюбил неживых разноцветных людей из камня и железа, которые стояли на некоторых станциях непонятно для чего. Живые люди на неживых внимания не обращали, пробегали мимо, а Кешка, пристроившись поудобнее, подолгу смотрел в металлические глаза, силился понять, и даже приноровился разговоривать с ними, задавать вопросы. Одни из неживых людей были поразговорчивей, другие совсем молчаливые. Кешка понимал, что они вовсе ничего не говорят, а все это придумывает он сам, но так казалось веселее.

Однажды Кешка стоял перед неживым изображением человека, которое нравилось ему больше прочих, и , как всегда неторопливо и обстоятельно подбирая слова, пытался задать ему те вопросы, на которые сам ответа найти не мог. Привлекало Кешку в первую очередь выражение его лица – спокойное и мятежное одновременно. Это противоречивое, но в то же время органичное для сильных натур сочетание было близко лесному полузверю-получеловеку. Он понимал и принимал его как-то физически, болью в напряженных до хруста скулах, и не сомневался в том, что у металлического человека, кем бы он ни был на самом деле, была ох какая нелегкая жизнь. Тем больше было оснований задать свои вопросы именно ему.

Внезапно Кешка ощутил чье-то напряженное внимание. Глазели на него часто – он привык, но это было внимание другое – касающееся не внешности его, а чего-то более глубокого. Кого-то интересовал он сам, Кешка. Осторожно и почти незаметно Кешка изменил позу и скосил глаза, словно по лучу проследив линию чужого взгляда. И обнаружил в нескольких шагах от себя двух незнакомых ему парней, чем-то напоминающих тех, с которыми ему пришлось иметь дело в переходе при защите детеныша.

Сначала Кешка хотел было убежать, но быстро переменил свое намерение. Наблюдающие за ним парни не собирались мстить, в этом он не мог ошибаться, в них вообще не было актуальной агрессивности, и опасностью от них не пахло совершенно. Они казались Кешке скорее обескураженными (он, разумеется, не знал этого слова, но, думая об этом, видел перед собой морду лисенка, которому мать принесла поиграть мертвую полевку, а та внезапно ожила и скрылась между корней вцепившейся в камень сосны). Ситуация возбуждала кешкино любопытство, и он решил исследовать ее до последней возможности. Удрать он всегда успеет – в этом Кешка отчего-то не сомневался. Избегая смотреть прямо в сторону парней (они, как он заметил, делали то же самое), он прислушался к их тихому разговору. Как всегда, разговор был малопонятен для него, но откладывался в глубине его памяти целиком, словно исписанная страница или магнитофонная лента. Потом, ночью, он восстановит его и не спеша постарается разобраться в хитросплетениях слов, уловить в них какой-то смысл. Пока же он только слушал.

– Да он же дурка, это же сразу видно. Небось, сбежал откуда .Чего с него взять?

– Ты не видал, как он Миху и Косого уложил.

– А ты видал?

– Алекс видал. Алекс по пустому шухер наводить не будет.

– Да чего с него навару-то?

– Почем я знаю? Может для прикрышки чего, а может кому дурка и нужен. Наше дело маленькое…

– Ну и чего делать будем? Ты ж видал, он с Пушкиным разговаривает… Ты с психами знаешь как? Их же, говорят, пугать без толку…

– А мы и не будем пугать…

Кешка понял, что парни принимают какое-то касающееся его решение, и начал аккуратно, не теряя их из виду, перемещаться, чтобы занять наиболее удобную позицию для возможного бегства.

– Ну точно дурка. Гляди, как он идет-то…

– Сучок ты недоделанный, тебя десять лет учи – так ходить не научишь. Он нас учуял – понял? Он, видно, учился чему-то такому. И Алекс так сказал. Пойдем – иначе упустим. Ищи его потом опять!

– А чего говорить-то?

– Молчи, огрызок, я сам все скажу. И лапы не распускай – Алекс не велел.

Кешка внимательно наблюдал за тем, как парни приближались к нему.

По тому, как к тебе подходят, очень много всего можно узнать. Собаки это помнят, а люди уже почти забыли. Кешка знал.

Парни приближались чуть кисловато, вывернуто и неопасно, носки ботинок ставили слегка наружу и часто смотрели на них скользящим взглядом. Оценив все это, Кешка решил не убегать.

– Слышь, пацан, разговор есть, – сказал один из них, с лицом незначительным, как брошенный домик умершей улитки. – Пойдем с нами, а? Не бойся, мы тебя не тронем. Человек один с тобой побазарить хочет. Пошли?