— Ну, нет, может быть, и не высказывал. Но, разумеется, они мною подразумевались, хотя ты, впрочем, прав. Я их не высказывал, так сказать, словесно, ну, фигурально выражаясь… вслух.

— Вероятно, сэр, было бы разумнее яснее показать ему обманчивость его представлений?

— И тем самым поставить нас под удар? Раз мы не нужны, нас тут же пришьют те жуткие маленькие монстры, которых он прикармливает — эти хулиганы, которых он держит при себе. Ты силен, Перкинс, я знаю, но против такого количества… Нет, единственный выход для нас — это работать над нашим эликсиром, чтобы улучшить его формулу.

Они продолжали двигаться.

— А какое третье дело, сэр?

— Что? Какое третье?

— Вы сказали, что есть три вещи, которые мы должны срочно обсудить. Что за третье дело?

Квимби оглянулся по сторонам, затем увлек Перкинса в переулок. «Третье дело, — сказал он, — требует, чтобы мы вернулись в богадельню…»

Конрой, к счастью, не озаботился тем, куда деть тела МакКензи и Эгга — он ведь перенес свою штаб-квартиру в какое-то другое место — и распорядился, чтобы их просто выбросили на улицу: пусть все считают, что это жертвы мороза, а травмы на них — дело вездесущих крыс. Таким образом, когда Квимби с Перкинсом вернулись, им не составило труда обнаружить тело Эгга и подобрать его. Поддерживая труп с двух сторон — посторонний подумал бы, что они тащат домой сильно подвыпившего дружка, — они приволокли его в Пембридж.

Квимби не стал рассказывать о своих целях, но когда Эгга положили в подвале на операционный стол, он пожелал, чтобы у парня сохранилось как можно больше умственных функций. Лорд восклицал, почему они не были более скрупулезными, проводя эти эксперименты. Как долго Эгг был мертв? Четыре часа. Преимущество в два часа по сравнению с той проституткой, которую им однажды привезли Берк и Хэйр, и за исключением некоторых провалов в памяти — что было неплохо для Квимби — она была в порядке. Да, прелестная компания, ничего не скажешь.

Итак, они добрались благополучно до своего подвала и влили снадобье в рот Эггу. Затем отступили и стали наблюдать то, что для них теперь стало уже привычной картиной — как мертвец оживает. Все было как обычно: он долго кашлял, истекал слюной, а когда миновал период привыкания к ощущению вернувшейся жизни, Квимби подошел к Эггу.

— Все в порядке, — сказал он, — ты в безопасности. Помнишь свое имя?

— Да, сар, меня зовут Эгг, но больше я ничего не могу сказать, сар.

— Черт, у него мозг поврежден! — воскликнул Квимби.

— Нет, сэр, — сказал Перкинс, — это просто деревенский акцент.

— Правда? — Квимби так же быстро вышел из состояния отчаяния, как и впал в него. — Всего лишь акцент, да? Эгг, ты и вправду из деревни?

— По рождению, сар, я из Фенса в Линкольншире.

— Это в нашей стране, так?

— Да, сэр, — подтвердил Перкинс.

— Прекрасно. Теперь… — он наклонился к Эггу, — что ты знаешь о королеве?

Эгг сузил глаза, будто пытаясь сосредоточиться. «Я не уверен, что смогу вспомнить точно, сар».

Он не вспомнил ничего существенного — якобы. Про себя Квимби с Перкинсом задавались вопросом, не утаил ли от них Эгг правду. Может быть, он придерживал информацию, полагая, что как только выдаст ее, они избавятся от него.

Именно это они и собирались сделать, между прочим. Они давно уже привыкли быть беспощадными с зомби — то побоище в библиотеке научило их — и Квимби часто напоминал Перкинсу, что в их деле сантиментам нет места. Вероятно, Эгг не был таким уж недалеким, как казалось из-за его акцента, и наверняка мог сделать правильные выводы. Таким образом, Квимби и Перкинсу пришлось постараться, чтобы Эгг чувствовал себя как дома; Перкинс всячески опекал его, взяв под свое крыло. Временами Квимби почти чувствовал себя лишним.

Однако Эгг был не в состоянии вспомнить большой секрет о королеве, предположительно известный ему, а они не располагали временем на то, чтобы выведывать его. План Конроя заставлял спешить, и теперь наступил его первый этап. Сэр Монтегю Тэйлз был приглашен в Пембридж-вилл на обед: стакан портвейна в качестве закуски, стакан портвейна в качестве основного блюда и молодой человек на десерт.

Примечательно, что сэр Монтегю быстро осилил первые два блюда, бегая по библиотеке в состоянии плохо скрываемого сексуального возбуждения; его губы подпрыгивали время от времени вместе с бакенбардами, что выглядело весьма отвратительно.

— Что это, Квимчик? — заметил он нечто, ткнув пальцем на камин; Монтегю раскраснелся и весь вспотел.

— Это, мой милый сэр, фотографический рисунок, — сказал Квимби, сделавший из него прекрасное, как он считал, дополнение к украшениям на каминной полке. — Ты разве не слышал об этом новом изобретении, когда, ну, короче, можно сразу схватить картинку реальной жизни?

— Реальной жизни, ты говоришь?

— Абсолютно, сэр.

Но сэр Монтегю не слушал. «Но что происходит конкретно здесь, а, Квимчик? — спросил он, не отрывая взгляда от фотографии. — Похоже на кровавый разврат».