Дафниш могла бы увеличить скорость полета, но рисковать не имела права: Арматьюс ждал ее донесения, и она должна исполнить свой долг. Дафниш с горечью вспомнила, как сын презрительно отозвался о самопожертвовании. Несчастный ребенок, он так и не понял главного. Самопожертвование спасло мир, помогло возродить высокие технологии, получить новые знания. Люди, не жалея себя, трудились на благо общества, трудились, как муравьи. Те тоже выжили после катаклизма. Самонадеянно считать, что люди совершеннее муравьев.

Дафниш непроизвольно издала стон: боль в теле усилилась, в глазах потемнело. Собралась с силами, взглянула на пульт – машина двигалась согласно программе. Дафниш прикрыла глаза. Ее терзали противоречивые чувства. Гнев сменялся угрызением совести, отчаяние уступало место надежде. Дафниш провела рукой по лицу, встрепенулась. Надо же, расчувствовалась! Эмоции не для Арматьюса. От них один вред, растление! Она попыталась найти поддержку в подходящей максиме, но ничего уместного не приходило на ум.

Машину опять тряхнуло, она на мгновение замерла и двинулась снова. Приборы отсчитывали тысячелетия. Дафниш снова издала стон. Внезапно боль сделалась нестерпимой, и путешественница потеряла сознание.

Дафниш пришла в себя от воя машины. Открыла глаза: розовый свет, стрелки приборов на нуле. На экране – лаборатория, люди в черном с бледными лицами, все неподвижны. Арматьюс! Машина достигла цели! Дафниш поспешно отстегнула ремни, откинула крышку люка и, высунувшись, закричала:

– Арматьюс, берегись будущего!

Дафниш осознавала, что время в любое мгновение может отправить машину обратно в будущее и торопилась выполнить свой последний долг.

– Арматьюс, будущее губительно! Больше никого не посылайте туда!

Дафниш наполовину высунулась из люка и, чтобы привлечь внимание, исступленно замахала руками. Люди в лаборатории, среди которых Дафниш узнала мужа, не шелохнулись. Казалось, они застыли, как изваяния.

– Арматьюс, берегись будущего!

Машина времени затряслась, изображение на экране стало медленно расплываться. Дафниш почудилось, что муж заметил ее: он шевельнул губами, чуть поднял голову.

– Мы оба живы! – крикнула путешественница. Последовал сильный толчок, и Дафниш свалилась на пол. Крышка люка захлопнулась. Розовый свет стал густеть.

– Не посылайте никого в будущее! – крикнула Дафниш в переговорное устройство.

Розовый свет превратился в красный. Машина начала нагреваться.

– Арматьюс, берегись будущего, – шепнула Дафниш, едва шевеля высохшими губами.

Красный свет начал блекнуть, изменился на розовый, а розовый превратился в зеленый. Машина зашумела и тронулась в будущее. Дафниш вскрикнула. Ее не услышали. Она добралась до своего кресла, упала в него и, не пристегиваясь, нажала на клавиши, чтобы вернуть машину назад. Дафниш знала, что спасет себе жизнь, подчинившись законам времени, но главным для нее была преданность Арматьюсу. Она снова нажала на клавиши, и, хотя в машине появилось розовое свечение, индикаторы показали, что машина пошла обратно. Дафниш с трудом поднялась и, еле передвигая ноги, добралась до вспомогательных двигателей. Машина взревела от дополнительной тяги, словно умоляя о милосердии, но не вышла из подчинения. На экране снова появилась лаборатория, и Дафниш успела заметить мужа. Затем ее скрючило, из глаз полились едкие слезы, волосы вспыхнули.

– Снафлз, Арматьюс. Будущее, – прошептала она, уставившись помутившимися глазами на заливавшийся кроваво-красным экран. Потом ее кости стали рвать ткань, и Дафниш Арматьюс превратилась в боль, обретая вечный покой.

– В способности к адаптации, несомненно, заключен секрет выживания, – напыщенно сказал Маркграф Вулвергемптон, стараясь произвести впечатление на хозяина Канари, который после ухода Дафниш не проронил ни одного слова. – Люди, вроде моей матери, обречены. Они не способны воспринимать перемены. Консерватизм до добра не доводит. Не правда ли?

Лорд Джеггед, развалившийся в старинном стальном кресле, не удостоил его ответом. Он даже не шелохнулся. Мисс Минг, успевшая успокоиться, стояла у гобелена сорокового столетия, с интересом щупая декоративную ткань. В молчании хозяина Канари Маркграф Вулвергемптон усмотрел доказательства верности своих рассуждений и с воодушевлением продолжил:

– По моему разумению, регулирование рождаемости, воспринимаемое в Арматьюсе за панацею, по меньшей мере, бессмысленно. Там уже сотни лет всего вдоволь. Так нет же, урезают себя во всем. Живут впроголодь, – Маркграф жалобно взвизгнул, заставив хозяина Канари поднять голову. Встретив, как ему показалось, сочувственный взгляд, Вулвергемптон еще более распалился: – Придумали симбиоз, ритуал передачи жизненных сил от одного к другому. Представьте себе, я был рожден в металлической бочке. Моя мать отдала при этом кусочек себя. Что это было – душа, часть ее естества? Решайте сами. С меня довольно того, что я был ребенком шестьдесят лет. По глупости радовался жизни, когда на самом деле настоящая жизнь только здесь. Если бы не Мисс Минг…

Лорд Джеггед вздохнул и закрыл глаза.

– Думайте, что хотите! – Маркграф вызывающе подбоченился, откинув полу плаща. – Мисс Минг лезла из кожи вон, чтобы сделать из меня человека. В Арматьюсе меня ожидала другая участь. Я был бы на поводу у собственной матери и ждал бы, когда самоуправные старейшины Арматьюса возведут меня в статус взрослого. Но и тогда я стал бы только копией матери, продолжением ее эго, а сам бы не раскрылся как личность.

Лорд Джеггед поднялся на ноги и устало ответил: