Как раз с тренировки его и вызвал сержант Гуго де Безансон. После конных упражнений с «сарацином» и «головой» Томаса сегодня впервые допустили до «жоке». Они с Робером разъехались на разные концы поля. Гнедой жеребец Томаса нервно потряхивал головой — он был молод, как и наездник, и не привык к турнирам. Да и Томасу были непривычны крупные, норманнской породы кони, совсем не похожие на маленьких, мохнатых и флегматичных шотландских «шелти». Жак подал другу копье. Конечно, не настоящее турнирное копье, а легкое, деревянное. Им следовало бить в самый центр щита противника. Если попал в центр, и копье преломилось — ты выиграл, если наконечник увело в сторону, или соперник сумел отбить удар — проигрыш. Томас похлопал жеребца по шее и уже приготовился дать шенкеля, когда вышедший на плац Гуго де Безансон окликнул его. Юноша протянул копье Жаку и спрыгнул в грязь, немного разочарованный — что бы сержанту стоило подождать конца тренировки. Под нетерпеливым взглядом Безансона он кинул Жаку перчатки, стянул кольчугу и так, в пропотевшем подкольчужнике-пурпуэне двинулся через плац вслед за сержантом.

Они обогнули один из спальных корпусов и прошли мимо церкви. Над круглым куполом вились галки, небо синело уже совсем по-весеннему.

— Зачем дядя вызывает меня? — спросил Томас, втягивая носом сырой мартовский воздух.

С той памятной встречи на предрождественской вечере Жерар де Вилье ни разу не заговорил с племянником. Томасу казалось, что дядя сознательно его избегает, хотя пути юного оруженосца и могущественного приора и так пересекались не часто.

Сержант пожал плечами.

— Возможно, желает узнать, каковы ваши планы. Вы уже почти полгода в Тампле, но так и не сказали — хотите ли пройти посвящение, или намерены покинуть нас и вернуться в Англию.

Томас прикусил губу. С ноября до весны он тянул с решением. В любом случае, судоходный сезон открывался в апреле, и до этого молодой шотландец при всем желании не мог вернуться домой. Теперь пришла пора решать. Что же важнее: клятва, данная сюзерену, или слова, опрометчиво брошенные вслед черному колдуну? И, если возвращаться, то как: без денег, потеряв письмо, не исполнив то, что ему поручили, и даже не будучи до конца уверенным, в чем состояло поручение?

Растерянный и смущенный, Томас вошел в комнату, где три месяца назад дядя попросил его сочинить злополучную балладу. Как и тогда, приор сидел в кресле у камина. Сейчас он читал какие-то письма. Когда Томас вошел, приор отложил письмо, привычным движением потер лоб и без предисловий сказал:

— Я получил новости из Англии, от брата Уильяма де Ла Мора.

Так звали нынешнего магистра английских тамплиеров.

— Часть из них тебя порадует. Похоже, твой король вернулся в Шотландию и даже нанес поражение Эймеру де Валенсу. Полагаю, ты хочешь присоединиться к шотландским войскам?

Задав вопрос, приор не смотрел на племянника. Он комкал в руках письмо и хмуро разглядывал узор каминной решетки. Когда Томас не ответил сразу, де Вилье добавил:

— Тебя, вероятно, беспокоит, что у тебя нет денег на дорогу. Я позабочусь об этом, а также попрошу брата-оружейника выдать тебе меч и кинжал. Что до остального, я напишу твоему королю письмо и объясню, почему не смог выполнить его просьбу. Вероятно, он будет разочарован, но не тобой.

— Я не вернусь в Шотландию.

Приор резко обернулся. За прошедшие месяцы в бороде его прибавилось седины, а во взгляде — угрюмости, но сейчас де Вилье смотрел с любопытством.

— Вот как. И что же ты намерен делать?

Томас опустился на колени и твердо проговорил:

— Монсеньор, я много думал и принял решение. Я прошу вас о посвящении. Я знаю, что не достоин…

— Избавь меня от своего менестрельского краснобайства. Достоин ты или нет — решать мне, но сначала я должен понять, почему ты принял такое решение. Встань.

Томас послушно поднялся.

— Подойди сюда.

Юноша шагнул навстречу вставшему с кресла приору. С удивлением Томас обнаружил, что, кажется, подрос за зиму — еще осенью дядя был выше, а сейчас их глаза оказались на одном уровне. Приор щурился насмешливо, но не зло.

— Ты так настойчиво добивался денег для своего короля, мальчик. Ты готов был горы свернуть и подставить шею под топор, лишь бы я тебя выслушал. И вот теперь, когда Роберт Брюс вновь сражается и побеждает, ты не хочешь вернуться к нему. Почему?

Томасу понадобились все силы, чтобы не отвести взгляд — потому что то, что он собирался сказать, было куда более дерзким, чем просьба о помощи или обвинение в двурушничестве.

— Потому что здесь я нужнее.

Тамплиер закусил губу, сдерживая улыбку.

— Значит, ты считаешь, что орден рыцарей Христа и Храма Соломонова без тебя не обойдется?

Томас уставился на узорчатый ковер под ногами. Красивый ковер, грех такой сапогами топтать — быть может, соткали его благородные дамы. На ковре рыцарь-крестоносец преклонял колени перед прекрасной возлюбленной. Или, возможно, перед святой: нитки вытерлись, и не разберешь, есть ли у женщины над головой нимб или нет.

— Именем Господа и Пресвятой Девы Марии, — тихо и упрямо проговорил Томас, — я клянусь блюсти устав и обычаи ордена, быть покорным великому магистру, а также любому брату ордена, который по положению выше меня. Я клянусь, что буду хранить целомудрие, соблюдать обычаи и законы ордена, а также жить в бедности, не имея никакого имущества, кроме того, что будет дано мне старшими. Я клянусь, что не покину орден ради другого, лучшего или худшего, без разрешения тех, кто выше меня.