Свобода – это право сказать, что Бог – мертв.

Богохульство – это религиозное название смелости.

– Я не пойму во что ты веришь? Для тебя, есть Бог, может он умер, или его вовсе нет? – сказала Люция.

– Дело не в том, во что верю я, а в том, во что верят другие. Если хочешь выжить в нашей жизни, нужно быть хамелеоном, чтобы сливаться с окружающей средой, которая, заметьте, меняется с колоссальной скоростью, а успеть сменить окрас не так легко, но и не так трудно, как выбрать правильный цвет. На самом деле нет никакой разницы – есть ли Бог, нет ли его, или он умер. Ничто не изменится, никогда. Наверное, людей всё-таки кто-то создал, но раз он не проявляет себя, то он любо умер, либо боится умереть, так как возможное убийство возможно его сына, говорит о том, что Бог для людей явно не авторитет. Я не удивлюсь, если люди его давно уже убили, и может быть по этому, он не проявляет себя, как и не удивлюсь тому, что люди сами себя создали. Если кто-то способен уничтожить себя, то почему он не может быть способен создать себя? Я побудил в рабах наиболее важное составляющее стремление к самопожертвованию. Рабы не должны быть мягкотелыми, поэтому я их закаляю с ранних лет. Вера? Я не верю в то, что в не человека существует что-то, что способно порождать зло. Ведь человек – это абсолютное, сто процентное зло, как можно, будучи в здравом уме сотворить его? Почему в это должны верить другие? Одна вера! Один Император! Да и сам Бог, если верить библии, осознал, что создал абсолютное зло в лице человека, так как сразу после сотворения мужчины и женщины, сказал им «Ебитесь как хотите!», а «Плодитесь и размножайтесь», это уже цензура. Вполне возможно, что Бог осознанно создал чистое зло, но только для чего? Думаете, Иисус существовал на самом деле? Тогда почему нет ни одного доказательства этому? Почему древние греки существовавшие пять веков до Иисуса оставили после себя текстовое доказательство их существования, а он ничего не оставил? Сочинив Христа, его нужно было уничтожить, для внешнего правдоподобия, чтобы объяснить отсутствие следов в дальнейшие времена, то есть, картина гибели Христа диктуется целиком внутренними задачами текста. Если желаете добиться успеха, то обещайте всё и не выполняйте ничего. Зачем столько ненужных, беспокоивших людей вопросов «Если Всевышний добр, то откуда зло в мире?», «Если душа – это часть Всевышнего который безгрешен, то, как же люди, обладатели души могут грешить?». Или знаменитое «Может быть, божество хочет, но не может предотвратить зло? Значит оно не всемогуще. Если же оно может это сделать, но не хочет, значит, оно не доброжелательно. Если же оно и хочет и может, то откуда же берется зло?» Зачем нужны благопристойные прихожане со злобными, кислыми, мерзкими и всегда недовольными лицами? Да и не лицами вовсе, а мордами, рожами, харями. Заповедь «Не убий» мы претворяем в жизнь, просто казня убийц, в то время как церковь, когда обладала исполнительной властью, мучила их до смерти и подвергала зверским пыткам. Всё, повторяется до бесконечности, и на самом деле под солнцем не случается ничего нового. Человек рождается – человек умирает, солнце всходит – солнце заходит, это циклические процессы. Но это повторение, и предает событиям реальность. От этого не уйти, ибо идти не куда, так как всё сводится к бою.

Признаюсь в том, что Корсиканец, как оратор силен. Слова и интонация в сопровождение жестов рук, заставили задуматься меня, Люцию и возможно Божеста, так как Божест всегда о чем-то думает. Неудивительно, что с таким-то талантом Корсиканец возглавил эту планету. Но как бы сильны мыслями не были его слова, задача наша оставалась не решенной. Что же здесь Джиньянк? Я давно заметил, что Корсиканец всегда держит возле себя книгу, которую буквально не выпускал из рук.

– Что за книга всегда с вами? – сказал я.

– Поверьте, этой книге нет цены «Страдания юного Вертера» Иоганна Гёте. Я ее забрал с собой с планеты Земля. Она близка моему сердцу и моей молодости. Книга рождает во мне ностальгию по первой любви. Я понял истинную цену счастья – человек по-настоящему счастлив только тогда, когда кто-то рядом с ним по-настоящему несчастен.

Вы можете влюбиться много раз,

Но первая любовь, никогда не покидает вас.

Я проснулся от того, что меня будит охрана.

– Вставай! Ты арестован!

– Арестован? За что?! Люция! Божест!

Их не было в комнате.

– Где люди, что пришли со мной? – сказал я.

Охрана ничего не ответила. Меня повели по знакомому коридору, который вел к Корсиканцу. В комнате находились: Корсиканец, Люция и Божест.

– Вы свободны, – сказал Корсиканец охране и она ушла.

– Что происходит? Почему меня арестовали? Вы тоже арестованы? – сказал я.

– Нет, – сказала Люция. – Мы же не убийцы в отличие от тебя.

– Убийцы? О чем вы? – сказал я.

– Понимаете, сударь. Люция рассказа мне о том, что вы намеренны меня убить, – сказал Корсиканец.

– Убить? Вас? Люция, что происходит?! – сказал я.

– Тебе приснился сон, в котором ты отрубаешь голову императору Корсиканцу, а я как «Толковательница сновидений», обязана доложить об этом. Меня обязывает к этому «Трудовой договор» заключенный со мною.

– Ты приговариваешься к смертной казни через сожжение на костре! – сказал Корсиканец.

– Да что здесь происходит?! Какое сожжение на костре?! Зачем ты это делаешь Люция? Мне не снилось ничего подобного.

– Охрана! Приготовьте мистера Колыбель к смертной казни, – сказал Корсиканец.

Мне на руки надели наручники и начали уводить. Я закричал:

– Вот так значит, да?! Воспользовались моим доверием, узнали, что хотели и всё, решили избавиться. Чтобы вы сдохли! Все! Даже, если вы бессмертны.

Меня заперли одного в камере. Возле двери дежурят два охранника. Возможности сбежать нет. Пока нет. К двери подходит третий охранник:

– Открыть!

Один из охранников открывает дверь.

– На выход! – сказал третий охранник.

– Куда на этот раз? – сказал я.

– На смерть, – сказал он.

Возможности сбежать, уже нет.

Меня повел конвой из двадцати одного человека, двадцать окружили меня, а один шел впереди, держа зажженный факел в руках. Ворота открылись. Корсиканец все-таки прав в том, что под солнцем ничего нового не происходит. Снова площадь перед замком, снова люди на площади, снова Корсиканец на балконе. Из нового, деревянный столб в центре площади и дрова вокруг него. Скоро начнет темнеть, и стоит заметить, какой бы ужасающей не казалась данная ситуация, но на фоне заката, мое горящее, визжащее и извивающееся тело, будет достойно холста.