Я поднялся.

— Душ был превосходен, мистер Фостер, еда тоже. Я бы очень хотел сейчас добраться до постели и соснуть, чтоб уж блаженство было полным. Но хочу еще раз повторить, что меня ни капельки не интересует работа у вас.

Я повернулся и двинулся через комнату.

— Легион, — окликнул Фостер.

Я обернулся. Банка с пивом летела прямо мне в лицо. Я инстинктивно подставил руку, и она плюхнулась мне в ладонь.

— Не такие уж плохие рефлексы для человека, давно не рисковавшего, — лениво прокомментировал Фостер.

— Не среагируй я вовремя, она бы шарахнула мне прямо по зубам, — сердито заметил я, отшвырнув банку.

— Но ты же поймал ее, хотя и осоловел от пива. Мужчина, который контролирует себя после пинты пива, не алкоголик, так что в этом смысле ты чист.

— А я и не говорил, что являюсь кандидатом в вытрезвитель, — отрезал я. — Меня просто не интересует ваше предложение, каким бы оно ни было.

— Легион, — мягко сказал Фостер. — Может, тебе кажется, что это объявление на прошлой неделе — просто какая-то моя причуда? Ошибаешься. В той или иной форме оно появляется уже восемь лет подряд.

Я смотрел на него и ждал продолжения.

— И не только в местной газете. Я давал его в больших городах, в национальных еженедельниках и журналах. В общей сложности я получил пятьдесят откликов. — Здесь Фостер кисло улыбнулся. — И три четверти из них были от женщин, которые думали, что мне нужна партнерша. Несколько мужчин отозвались с той же самой идеей. А прочие просто безнадежно не подходили.

— Странно, — сказал я. — За это время добрая половина чокнутых повылазила бы из своих нор.

Ответной улыбки не последовало. Шестым чувством я уловил, что за сдержанностью хозяина скрывается тревога.

— Я бы очень хотел заинтересовать тебя, Легион. Мне кажется, тебе недостает лишь одного — уверенности.

Я усмехнулся.

— Ну и какими же необходимыми качествами, по-вашему, я обладаю? Учтите, я отнюдь не мастер на все руки…

— Легион, ты человек достаточно умный и культурный. Ты много путешествовал и знаешь, как вести себя в трудных ситуациях, иначе ты бы не выжил. Я уверен, на разведкурсах ты изучал технику проникновения в помещения и методы сбора информации, неизвестные обычному человеку, и — что более важно — несмотря на врожденную порядочность, в случае необходимости ты способен преступить закон.

— Так-то оно так, — покачал я головой. — Но только в такие игры я не играю.

— Нет, я не формирую банду, Легион. Как и сказано в объявлении, это необычное приключение, оно может задеть — и, вероятно, заденет — различные законы и правила того или иного рода. Когда ты узнаешь всю историю, я предоставлю тебе самому судить, оправданно это или нет.

Если Фостер пытался пробудить мое любопытство, то в этом он преуспел. Он был совершенно серьезен, излагая свои планы. Похоже, ни один нормальный человек не захотел бы затевать ничего подобного, но, с другой стороны, Фостер совсем не походил на глупца…

— А почему бы не объяснить мне, в чем суть дела? — спросил я. — Зачем человеку, обладающему всем этим, — я обвел рукой богато обставленную комнату, — подбирать бродягу вроде меня из канавы, да еще и уговаривать взяться за работу?

— Тебя что-то сильно подкосило, Легион, это очевидно. Мне кажется, ты боишься, что я захочу от тебя слишком многого или меня чем-нибудь шокирует твое поведение. Хоть на мгновение попробуй забыть о себе и своих проблемах, и мы наверняка придем к взаимопониманию…

— Ага, — буркнул я. — Вот так прямо взять и забыть…

— Главным образом о деньгах, конечно. Большинство проблем этого общества — результат стремления к богатству.

— О'кей, — сказал я. — Пусть у меня будут мои проблемы, у тебя — твои. Давай на этом и покончим.

— Тебе кажется, что раз я материально обеспечен, то мои проблемы — это все пустяки, — полуутвердительно произнес Фостер. — Ответь мне, Легион, ты хоть раз видел человека, который страдает от амнезии?

Фостер пересек комнату и что-то достал из ящика маленького письменного стола, потом посмотрел на меня.

— Взгляни-ка повнимательней на это, — сказал он.

Я подошел и взял из его рук небольшую книжицу в блеклой пластиковой обложке. На ней не было никакого изображения, кроме двух тисненых колец. Я раскрыл ее: страницы, словно из тончайшей ткани, были непрозрачны и сплошь исписаны чрезвычайно мелким почерком на каком-то странном языке. Последняя дюжина страниц была на английском. Мне пришлось поднести книжицу к глазам, чтобы разобрать мельчайшие буковки: «19 января 1710 года едва не разразилась катастрофа, когда я чуть не утратил ключ. С этого момента буду вести дневник на английском языке…»