— Не понимаю…

— Это повторялось раза четыре. В конце концов мне показалось, что я сумел оторваться от них. Но я ошибся. Все говорит о том, что мне остались считанные часы. Я бы уже убрался отсюда, но мне надо было кое-что привести в порядок.

— Послушайте, — сказал я. — Все это не то. Вам нужен психиатр, а не бывший солдат. Мания преследования…

— Кажется очевидным, что объяснение надо искать где-то в моем прошлом, — не обращая внимания на мои слова, продолжал Фостер. — Тогда я всерьез взялся за дневник, мое единственное свидетельство. Я скопировал буквально все, включая и зашифрованную часть. Я увеличил фотокопии шифра, но никто из экспертов так и не опознал языка, на котором он написан. Пришлось сосредоточиться на английском тексте, и тут я обнаружил интересную особенность, которой прежде не замечал. Писавший постоянно упоминает врага, загадочных «их», против которых надо принять защитные меры.

— Так, может быть, отсюда вы и почерпнули эту мысль, — предположил я, — когда в первый раз прочитали дневник.

— Да, — согласился Фостер, — Его преследовала та же самая Немезида, что и меня.

— Что за ерунда, — рассердился я.

— Попробуем-ка, — предложил Фостер, — на время отбросить скептицизм. Давай подумаем, нет ли здесь какой-нибудь системы?

— Система-то есть, это точно, — признал я.

— Вот тогда я и обратил внимание на упоминание о потере памяти, — продолжал Фостер. — Ведь это тоже мне знакомо. Автор дневника жалуется на свою неспособность припомнить определенные факты, которые могли бы пригодиться ему в его поисках.

— Каких поисках?

— Какого-то научного проекта, насколько я могу судить. Дневник буквально полон упоминаний об этом.

— И вы полагаете, что у писавшего была амнезия?

— Ну, возможно, не в полной форме, — пожал плечами Фостер, — но он определенно не мог вспомнить какие-то факты.

— Ну, если это амнезия, тогда мы все ею страдаем, — вставил я, — совершенной памяти не существует.

— Но они все были очень важны, это не те вещи, которые легко забываются.

— Я вижу, вам бы очень хотелось поверить, что дневник каким-то образом связан с вашим прошлым, — сказал я. — Конечно, тяжело не знать истории собственной жизни. Но, по-моему, вы выбрали неверный путь. Ведь может же оказаться, что дневник — это просто роман, который вы начали писать шифром, чтобы никакой случайный читатель не принялся над вами подшучивать.

— Легион, чем ты планировал заняться, оказавшись в Майами?

Вопрос застал меня врасплох.

— Ну, я даже не знаю, — заколебался я. — Просто хотел податься на юг, где тепло. У меня там парочка знакомых…

— Другими словами, ничем, — подытожил Фостер. — Легион, я хорошо заплачу, если ты останешься со мной до конца.

Я покачал головой:

— Только не я. Все это напоминает мне, мягко говоря, небольшое сумасшествие.

— Ты что, в самом деле считаешь меня сумасшедшим? — спросил Фостер.

— Давайте скажем, что все это кажется мне немного того, мистер Фостер.

— Я прошу не просто поработать на меня, — сказал Фостер. — Я прошу помощи.

— С таким же успехом можно было погадать и на кофейной гуще, — раздраженно отрезал я. — Вы же мне фактически ничего не говорите.

— Но это еще не все, Легион. Недавно я совершил важное открытие. Когда я добьюсь твоего согласия, то все расскажу. А ты уже знаешь вполне достаточно, и согласись, все это не просто игра моего воображения.

— Да ничего я не знаю, — отмахнулся я. — До сих пор одна болтовня.

— Если тебя волнует оплата…

— Да нет же, черт побери! — рявкнул я. — Где все эти документы, о которых столько разговоров? Уже за одно то, что я сижу здесь и слушаю эту чушь, меня стоило показать психиатру. У меня и без вас полон рот… — Я оборвал себя и с силой потер лоб. — Извините, мистер Фостер, наверное, меня просто бесит, что вот у вас есть все, чего мне хотелось, а вы еще недовольны. Честно скажу, меня даже тревожат ваши галлюцинации. Если уж здоровый и богатый мужчина не способен радоваться жизни, то какого же черта остается делать нам, остальным?

Фостер задумчиво посмотрел на меня.

— Легион, если б ты мог иметь все, что хочешь, чего бы ты попросил?

— Все? Ну, я бы уж нашел, чего попросить. Я много чего в своей жизни хотел, например стать героем или великим умником или найти такую работу, которую бы мог выполнять только я один. Но работу я так и не нашел, умником не стал, да и такого героя, как я, от труса черта с два отличишь.

— Другими словами, — подытожил Фостер, — ты искал какую-то абстракцию, в данном случае — справедливость. Но в природе справедливости не существует. Это лишь человеческая выдумка, фикция.

— Однако в жизни полно приятных вещиц, и мне хотелось бы урвать хоть немного.

— Тогда не растеряй по пути свою способность к мечте.

— Мечта?! — воскликнул я. — А, есть у меня мечта. Хочу иметь остров где-нибудь под солнышком, на котором я мог бы проводить свои дни за рыбалкой и любоваться морем.

— Не старайся казаться циничным, и, кроме того, ты опять-таки пытаешься конкретизировать абстракцию, — остановил меня Фостер. — Материализм — это всего лишь иная форма идеализма.