Шрифт:
Но вернемся в конец 1987 года. На съезде республиканской партии в Нью-Орлеане делегаты от армянской общины настояли на включении в программу партии пункта о «поддержке тех народов Советского Союза, которые добиваются права на самоопределение».
Что же касается армянского лобби на вершинах власти в СССР, то тут Абел Аганбегян просчитаться не мог, он знал всех поименно: от помощников Генсека Шахназарова и Брутенца до приближенных к новому Премьеру Рыжкову Ситаряна и Хачатурова.
Впрочем, рассчитывать на открытую политическую активность высокопоставленной партгосчеляди и даже армян-деятелей культуры, тогда не приходилось. Важно, что ни один из них против объявленного конституционного произвола не выступит.
Наиболее откровенным мне показалось высказывание народного артиста СССР, ленинградца Рубена Агамирзяна:
«Конечно, я как армянин хочу, чтобы Нагорный Карабах отошел к Армении, — я бы считал это справедливым. С другой стороны, я понимаю, что такая акция может вызвать цепную реакцию непредсказуемого характера».
Но ведь и весь расчет-то авторов карабахского сюжета был связан именно с цепной реакцией вполне предсказуемого характера: вспомним прогноз Збигнева Бжезинского.
Если бы академик Аганбегян, подобно режиссеру Агамирзяну, начал свое выступление в Париже с того, что он как армянин хочет, чтобы Нагорный Карабах отошел к Армении, то его национальное достоинство могли спутать с национализмом. Поэтому придворный кремлевский экономист, главный советник Л. И. Брежнева по проблемам БАМа, оказался более изощренным режиссером, чем покойный Рубен Сергеевич Агамирзян. Знал ли Абел Аганбегян, первым бросивший спичку в националистический хворост, о карабахском движении в самой Армении? Сомневаться не приходится. Посланцы Еревана в течение всего 1987 года, посещая Карабах, организовывали собрания на предприятиях и в армянских селах, собирали подписи под резолюциями о переподчинении автономной области. Наивный национализм переплетался с идейным: о несовместимости пребывания на одной территории двух «чуждых» наций. Из местных библиотек изымались книги азербайджанских классиков, изданные на русском языке, вплоть до детских рассказов Джалила Мамедкулизаде, который с искренней симпатией писал о трудолюбии, деловитости армянского народа и даже ставил его в пример своим соплеменникам.
В идеологической артподготовке главное место занял путевой очерк Зория Балаяна «Очаг», ставший настольной книгой во многих армянских семьях. «Из всех прав человека я превыше всего ставлю право на расцвет нации, — вот кредо и лейтмотив публициста, взявшего многозначащий псевдоним — Гайк Карабахци. — И только тот есть настоящий гражданин и патриот, кто претворяет в жизнь это право. Всё остальное — это предательство. Это безнравственно…».
Считая себя и свой народ всегда правым, Зорий Балаян личной озлобленности придавал международный размах:
«Мы никогда не забываем тех наших соотечественников, которые были вырезаны варварами. И лично мне непонятно, как японцы могут сегодня, что называется, якшаться с американцами. Как вообще можно было после Хиросимы и Нагасаки принимать на японских островах американских летчиков…Сто сорок тысяч японцев перестали существовать за пятнадцать секунд. Еще сотни тысяч будут страдать потом. Тысячи и тысячи страдают и до сих пор. И вдруг одетые в летную форму американцы спокойно разгуливают по японским островам».
Нападать на американских летчиков из-за угла или подкладывать взрывчатку в американские консульства Гайк Карабахци японцам не предписывал, зато с теплотой отзывался о примере «молодых парней армянской национальности, которые поставили перед собой цель — убить турецкого дипломата».
Воспевая «исторический Арцах», автор попирал этику межнациональных отношений, называя азербайджанцев «пришельцами», «тюркскими кочевниками», из-за которых: «как тесно нам. Между районными центрами проходит не дорога, а один город. Тесно нам, как никому и нигде в мире».
От этих песнопений о тесноте на исторической родине персонажам описываемого сюжета необходимо было, подхлестывая национальные чувства, перейти к деспотии толпы.
Примерно за месяц до отлета Аганбегяна в Париж, в октябре 1987 года, в ереванском сквере имени Пушкина прошел первый митинг комитета «Карабах». Его лидеры, Игорь Мурадян и Левон Тер-Петросян, собрали тогда не более 250 человек. Но уже прозвучал боевой гимн «И ведь сегодня Карабаху живые идолы нужны» с весьма воинственной концовкой: «Сумеем презреть и смерть, и страх тюрьмы, чтобы спасти наш Карабах».
Поэтесса Сильва Капутикян справедливо назвала это движение «детищем перестройки, социальной активности масс».
Мирные карабахцы о грядущем «спасении» своего края не помышляли, хотя не редкостью стали косые взгляды на соседей-азербайджанцев, и первыми ощутили беспокойство семьи со смешанными браками. А в аттестате о среднем образовании, полученном Аббасовой Реной Васиф кызы, 1970 года рождения, в поселке Ленинаван Мардакертского района НКАО, среди четверок и пятерок по основным предметам, по двум из них — азербайджанскому языку и азербайджанской литературе — оказались прочерки с пометкой: «не изучались».