Чоняцки снова сел. Мэйсон посмотрел на него.

– Это, малыш, – бизнес, а не спорт. Мы не разделяем мнения, что людей нужно калечить, я понятно изъясняюсь?

Чоняцки просто сидел и слушал шум дождя. Думал о то, заведется ли машина. У него всегда проблемы с зажиганием, когда идет дождь. А так хорошая машина.

– Я спросил тебя, малыш, понятно ли я выразился?

– О, да, да…

– Два сломанных ребра. Два ребра у Сонни Велборна испорчено. Наш лучший игрок.

– Постой! Он же играет за “Грифов”. Велборн играет за “Грифов”. Как он может быть твоим лучшим игроком?

– Осел! Мы – хозяева “Грифов”!

– Вы – хозяева “Грифов”?

– Да, олух. А также “Ангелов”, “Койотов”, “Людоедов” и всех остальных чертовых команд в этой лиге, все они – наша собственность, все эти мальчишки…

– Господи Иисусе…

– Нет, не Господи. Господь к этому никакого отношения не имеет! Но постой, ты подкинул мне идею, лопух.

Мэйсон развернулся на стуле к Андервуду, который по-прежнему опирался на дождь за окном.

– Тут есть о чем подумать, – сказал он.

– А? – ответил Андервуд.

– Отцепи голову от своей елды, Клифф. Пораскинь мозгами.

– О чем?

– Христос на роликах. Бесчисленные возможности.

– Ага, ага. Дьявола тоже можно сюда подписать.

– Это хорошо. Да, и дьявола тоже.

– Мы даже крест включить можем.

– Крест? Не-е, это слишком похабно.

Мэйсон развернулся к Чоняцки. Чоняцки до сих пор сидел перед ним. Его это не удивило. Если б вместо него на стуле сидела обезьяна, он бы тоже не удивился.

Мэйсон слишком долго тут варился. Но там сидела не обезьяна, там сидел Чоняцки.

С Чоняцки надо было поговорить. Обязанности, одни обязанности… и все ради того, чтобы платить за квартиру, время от времени хватать кусочек жопки и быть похороненным на сельском кладбище. У собак – блохи, у людей хлопоты.

– Чоняцки, – произнес он, – позволь мне кое-что тебе объяснить. Ты меня слушаешь? Ты способен меня выслушать?

– Я слушаю.

– У нас тут бизнес. Мы работаем по пять вечеров в неделю. Нас показывают по телевизору. Мы кормим семьи. Мы платим налоги. Мы голосуем. Нас штрафуют злоебучие менты так же, как и всех остальных. У нас болят зубы, бывают бессонница и сифак. Нам приходится терпеть Рождество и Новый Год так же, как и другим, ты понял?

– Да.

– У нас даже – у некоторых из нас – бывают иногда депрессии. Мы – тоже люди.

Даже на меня иногда депрессняк накатывает. Иногда мне хочется поплакать ночью. И мне дьявольски хотелось расплакаться вчера вечером, когда ты сломал два ребра Велборну…

– Он меня в угол зажал, мистер Мэйсон!

– Чоняцки, да Велборн и волоска бы не вырвал из левой подмышки твоей бабушки. Он читает Сократа, Роберта Дункана и У.Х.Одена. Он в лиге уже пять лет, и за эти годы весь физический ущерб, который он кому-либо нанес, не оставил бы и синяка на мотыльке, который регулярно летает в церковь…

– Он на меня наезжал, замахивался, он орал…

– Ох, Господи, – тихо выдохнул Мэйсон. Он опустил сигару в пепельницу. – Сынок, я тебе уже сказал. Мы – семья, большая семья. Мы не калечим друг друга. У нас – лучшая недоразвитая аудитория во всем спорте. Мы собираем самое здоровое племя кретинов на земле, и они складывают свои денежки прямо нам в карманы, сечешь? Мы отвлекаем высококлассного идиота от профессиональной борьбы, сериала Я Люблю Люси и Джорджа Путнэма. Мы играем по-крупному и не верим ни в злобу, ни в насилие. Правильно, Клифф?

– Правильно, – отозвался Андервуд.

– Давай покажем ему рекламу, – сказал Мэйсон.

– Давай, – ответил Андервуд.

Мэйсон встал из-за стола и двинулся на Андервуда.

– Ты, сукин сын, – сказал он. – Я тебя прикончу. Твоя мать глотает собственную вонь из жопы, и у нее мочеиспускательный тракт весь в сифилисе.

– А твоя мать жрет маринованное кошачье дерьмо, – сказал Андервуд.

Он отлип от окна и пошел на Мэйсона. Мэйсон замахнулся первым. Андервуд отшатнулся и ударился о стол.

Левой Мэйсон захватил шею Андервуда, а кулаком правой лупил его по башке.

– У твоей сестры сиськи с жопы болтаются и в унитазе полощутся, когда она срет, – сообщил Мэйсон Андервуду. Андервуд отогнул одну руку назад и перекинул Мэйсона через голову. Мэйсон с грохотом шарахнулся о стену. Потом поднялся, подошел к столу, сел на вращающийся стул, взял из пепельницы сигару и затянулся. Дождь не переставал. Андервуд вернулся к окну и оперся на стекло.

– Когда человек работает пять вечеров в неделю, он не может себе позволить никаких травм, понимаешь, Чоняцки?