Электронное письмо от Tabaqui к Flame. 20.12.2010.

Спасибо, Эльза... Но мне пора. Я обязана уделять внимание Кристине.

До встречи.

***

Письмо от Нибеля к Кани, написано на французском. 20.12.2010.

Здравствуйте.

Я стараюсь завершить подготовку к ритуалу скорее. Это может ненадолго помочь Вам. Не стану утомлять Вас своими соображениями, но не отчаивайтесь.

Сейчас Вам должно быть легче. Не теряйте этого ощущения. Вы можете продержаться неделю, если посчастливится. Пойте, играйте, и будьте осторожнее. В эти дни Вам не стоит покидать убежище.

Вы не смогли бы избежать приступа, но он наступил рано, и Вам успели помочь. Так лучше - чуть позже он мог обойтись дороже.

Письмо от Кани к Нибелю, написано на французском. 20.12.2010.

Здравствуйте.

Сегодня мне мерещится, что едва ли в городе остался хоть один, не знающий о моей болезни. Мертвые поняли давно, мы слишком много лет вместе, но остальные... Всего один припадок - неужели его нельзя приписать наркотикам и алкоголю?

Письмо от Нибеля к Кани, написано на французском. 20.12.2010.

Я живу давно и видел многих, Эльза безумна и чувствует это в других. Никто кроме нас двоих не понимает, насколько Вам плохо, верно? Даже мертвые. Им мешает привычка, ведь Вам становилось все хуже постепенно.

До прошедшего дня у нас двоих могли быть сомнения. Теперь их нет. Но не бойтесь, все останется скрыто, если пожелаете. И поверьте, скоро Вам станет намного легче. Просто дождитесь.

Письмо от Кани к Нибелю, написано на французском. 20.12.2010.

Эльза считает, что мне не станет лучше, и я склонна принять ее сторону... Почему же Вы думаете иначе?

Письмо от Нибеля к Кани, написано на французском. 20.12.2010.

Эльза лучше разбирается в безумии, я - в игре.

И не думайте об этом, займитесь своей подопечной.

До свидания.

Письмо от Кани к Нибелю, написано на французском. 20.12.2010.

Прощайте.

***

Письмо на газетном листе, написанное по-французски. Сожжено. 20.12.2010.

Здравствуй, любимая.

Поверь, я действительно любила бы тебя, будь ты такой, какой создана мною, и живи в этом мире. Любила бы, будь у меня уверенность в том, что ты не изменишься, навеки оставшись безопасной. Будь совершенным мое знание тебя.

Будь то, чему нет места на земле. Нельзя любить, не доверяя, и нельзя доверять даже себе.

Любовь не должна жить в этом мире, и этот мир не должен знать любви, но ежеминутно совершается кощунство. Нелепость, какая же нелепость...

Но я хотела рассказать об ином, менее возвышенном, но столь же реальном. Этим днем разговоры заставили меня вспомнить многое; я поведаю об одном, и попытаюсь забыть другое... Есть вещи, что живут лишь во тьме забвения.

Эльза рассказала о своих родителях. Знаешь, любимая, мне давно не приходилось вспоминать мать. Я не знала ее... И все же сказать, что она была для меня никем, значило бы солгать.

Погибшая женщина, каждый день смотревшая на меня с портрета над кроватью глазами цвета голубоватого льда. Та, что умирая, писала письма своей дочери, которую не стремилась полюбить. Растворившаяся в небытии, но научившая меня жизни. В иные мгновения, когда ее портрет уже был продан, а я торговала своим талантом, мне казалось, что разница между нами сводилась к ее ледяным глазам и волосам цвета черного дерева. Другие различия не могли не существовать, но ушли вместе с нею во тьму. Легко представить сентиментальную историю, правда, любимая? И она будет ложью от первой до последней сроки.

Мы были слишком похожи, и обе не подходили для романтичных сказок. Она писала мне - несколько десятков конвертов, спрятанных в отцовском сейфе, ровные строки на тонкой, белоснежной бумаге, немецкая речь. Отец не сумел бы прочесть, даже утрать он свою нелепую честность еще в моем отрочестве... Языки не давались ему, и он не отдал бы письма любимой в чужие руки. Мать берегла наши тайны. Она оставила и пустые, нежные письма, адресованные отцу - безукоризненный отвлекающий маневр. Он верил, что и я получала каждые несколько месяцев, вплоть до четырнадцатилетия, прошедшие сквозь смерть признания в любви, но в обращенных ко мне строках не было ни слова о ней.