И, к сожалению, этим существом был Разгат.

Мысль о нем, существе Айзиля, заставила Кару вздрогнуть. Но ее судьба сейчас была тесно связана с ним.

В Марракеше, услышав известие о гибели Айзиля, она, опустошенная разочарованием, блуждала улицами вокруг мечети. Направляясь сюда, она была так уверенна, что Айзиль сможет объяснить ей, что происходит, так отчаянно надеялась на это.

Прижавшись к стене, она дала волю слезам, оплакивая одновременно смерть несчастного, измученного человека и крушение своих надежд.

А потом, отдаваясь эхом откуда-то снизу, послышался смешок. Под сломанной ослиной повозкой что-то зашевелилось, и на свет выполз Разгат.

— Привет, милашка, — промурлыкал он.

Кару неописуемо обрадовало его появление и в связи с этим у нее мелькнула мысль, что ее психическое состояние находиться под угрозой.

— Ты пережил падение, — сказала она.

Пережить-то пережил, но не без потерь. Лишившись своего извозчика, он пластом перебирался по земле. Одна рука сломана, он прижимал её к груди и полз, загребая другой, волоча за собой безвольные ноги. А его голова — ужасного багрового цвета череп, расколотый от удара в висок и покрытый коркой запекшейся крови, из которого кое-где торчали кусочки камней и осколки битого стекла.

Он сделал нетерпеливый жест рукой.

— Я падал и с большей высоты.

Кару скептично посмотрела на него. Минарет был самым высоким зданием в городе.

Заметив ее недоверие, Разгат снова хохотнул. Этот сдавленный звук был смесью страдания и злобы.

— Этот минарет такая ерунда, синевласка. Тысячи лет назад я был низвергнут из рая.

— Из рая. Нет никакого рая.

— Постой, постой. Тогда, с неба, раз ты такая умная. И я не то чтобы упал. Я же ни какой-нибудь там неуклюжий недотепа. А то выходит, будто я споткнулся и упал. Нет! Меня сбросили. Выдворили!

Вот так Кару и узнала о происхождении Разгата. Так трудно было поверить, глядя на него и вспоминая ангела (мифическое, совершенное существо), что они подобны, но когда она заставила себя по-настоящему взглянуть на Разгата, то поняла, что так оно и есть. И раздробленные суставы его потерянных крыльев были ярким тому подтверждением. Он был существом иного мира.

Кроме того, она, наконец, поняла, как извращенно исполнился бруксиз, использованный Айзилем. Загадав обладание знанием другого мира, он получил оседлавшего его Разгата, который рассказал всё, что никогда не стал бы рассказывать Бримстоун.

— Что случилось с Айзилем? — Спросила она. — Он же не убил себя, правда? Это ангел…

— Что ж, ты, конечно, можешь во всем винить его. Он затащил нас на верхотуру минарета, но глупый горбун сбросился сам, чтобы защитить тебя.

— Меня?

— Мой брат серафим искал тебя, милашка. Капризный мальчишка со всеми этими его вопросами. Любопытно, чего же ему нужно от тебя.

— Я не знаю. — По спине Кару пробежали мурашки. — Айзиль не сказал ему, где я живу?

— О, нет. Благородный дуралей. Вместо этого он решил воспарить в небо, а небо сбросило его и расплющило о землю, как гнилую сливу.

— Бог ты мой, — Кару привалилась к стене и обняла себя. — Бедный Айзиль.

— Это он-то бедный?! Брось его жалеть, лучше меня пожалей. Он стал свободным, а взгляни на меня! Думаешь, так просто найти себе подходящего мула? Мне не удалось одурачить даже нищего.

Разгат подтянул себя в сидячие положение и здоровой рукой разложил свои ноги перед собой. Его лицо перекосилось от боли. Но как только Кару ощутила намек на жалость к нему, в ту же секунду боль в его глазах сменилась коварством.

— Ты же поможешь мне, не так ли, малышка? — Спросил он, улыбаясь. Его зубы были неестественно совершенны. — Позволишь мне прокатиться?

Под этим "катанием" он, должно быть, подразумевал услугу, которую Айзилю пришлось оказывать ему, но тон его голоса говорил о непристойном подтексте.

— В конце концов, это твоя вина.

— Моя вина? Да плевать я хотела.

Продолжая уговаривать Кару, он промурлыкал.

— Я поведаю тебе тайны, как поведал их Айзилю.

— Проси о чём-нибудь другом, — отрезала Кару. — Я не буду таскать тебя на себе, никогда.

— Послушай, я буду согревать тебя, заплетать твои волосы. Тебе больше никогда не будет одиноко.

Одиноко? В этот момент Кару почувствовала себя обнаженной, до такой степени легко это создание разглядело самое сокровенное в ее душе.

Он продолжал, перейдя на шепот:

— Вся твоя красота — лишь обертка одиночества. Думаешь, я не ощутил этого, когда попробовал тебя на вкус? Внутри ты практически пустая. Как леденец без начинки. Хотя, ах, такая вкусная! — Он откинул голову назад и издал стон, полуприкрыв от удовольствия глаза. Кару стало дурно. — Я бы мог лизать твою шею вечность, малышка, — он опять застонал. — Целую вечность.