Сбросила Русь золотоордынское иго, многих знатных татарских беков и мурз подмяла под себя, но еще долгие годы висела над русичами опасность набегов крымской орды. Стремительно врывалась она на Русь, словно крыльями широкого невода охватывала города и деревни. Кровью и слезами омыта «дикая степь».

Соединились донцы и запорожцы у Путивля, повернули к Севску.

Длинной лентой растянулись казачьи полки. Десять тысяч казаков ведут Межаков и Беззубцев к Болотникову. Когда первые достигли Севска, последний полк едва границу волости пересек.

Еще под Путивлем увидел Межаков усатого рослого атамана запорожцев, издалека узнал Беззубцева. Приподнялся в стременах, окликнул:

— Юрко, старый товарищ!

— Никак атаман Межаков? — удивился Беззубцев.

Спешились. Окружили атаманов старшины и есаулы. Сколько знакомых! Радуются.

— Полтора года, как хаживали с Дмитрием на Москву.

— Давно.

— Кой там, вчера будто.

— А где атаман Корела?

— Нет атамана Корелы, схоронили.

— Жаль, добрый казак был.

— Поседел ты, Межаков, — хлопал походного атамана донцов Беззубцев.

— А тебя, Юрко, и старость не касается.

— Слово от нее знаю. Так как оно, сызнова за царя Дмитрия повоюем?

— Будто, кто это большой воевода Болотников, ась? — спросил Межаков. — Говорят, его сам Дмитрий в Путивль прислал.

— Не знаю. О нем, идя сюда, прослышал.

— Вот и мне неведомо. На круге в Черкасске письмо воеводы Шаховского читали.

— У нас тоже, — поддакнул Беззубцев. — Слыхивал, будто на бояр он замахнулся.

— Кабы так… Донцы нынешнего царя и бояр его недобрым словом поминают. Хлебные обозы и пороховое зелье московские воеводы на Дон не пропускают.

От сторожи к стороже катилось в Севск:

— Казаки!

Разбив свой стан под городом, атаманы отправились к Болотникову. Едва в ворота вошли, Иван Исаевич с крыльца к ним навстречу спустился. Смотрел на атаманов внимательно. Особенно долго Межакова разглядывал.

— Спасибо, атаманы, кланяюсь вам и всему товариству, что не отказали в подмоге.

— Принимай под свое начало донцов-молодцов, Иван Исаевич, — сказал Межаков.

— И запорожцев тоже. Бог удалью не обидел. — Беззубцев пригладил сивые усы. — Ты, Иван Исаевич, Дмитрием над нами поставлен, так ли?

— Верно, атаман, — нахмурился Болотников.

Беззубцев ему свое продолжает:

— Видал ли ты Дмитрия, воевода? О нем разное болтают.

— Жив царь, — прервал его Болотников. — Однако, когда я в Варшаве был, государь, сказывали, в Сандомире проживал.

— Мы Дмитрия хорошо знаем, — сказал Межаков. — Он к казакам благоволил. Дону разрешил хлеб да пороховое зелье в Москве закупать, чего другие цари не дозволяли.

Легкие сумерки долгие. Межаков в избе отдыхал, когда заглянул к нему Болотников. Не присаживаясь, заговорил:

— Аль не признал ты меня, атаман?

Межаков на воеводу смотрит, силится вспомнить, где они раньше виделись. Нет, не припомнит. Повел головой. Иван Исаевич рассмеялся:

— Оно и немудрено, четыре года минуло, когда я простым казаком под твоим началом, атаман, к крымчакам хаживал.

— Нет, не упомню, Иван Исаевич, ты уж прости. С той поры немало воды в Дону-батюшке обновилось. Сколь лиц перевидал я, все в голове перемешалось.

— Да чего там! — разочарованно согласился Болотников. — Ведь ты тогда походным атаманам был, а таких, как я, тыщи три насчитывалось. — И, уже открывая дверь избы, сказал: — Жаль, однако, что не помнишь, а я тебя, атаман Межаков, в памяти храню.

Топая сапогами, в горницу ввалились Скороход, полковой голова Прокопий Ляпунов, предводитель рязанских дворян, что явились к Болотникову воевать за царя Дмитрия, и гулевой атаман Заруцкий.

Дорогу сподвижникам Ивана Исаевича заступила дородная румяная стряпуха Фекла. Напирая грудью, разбросала руки:

— Не пущу, нехай спит, силов набирается.

Заруцкий, розовощекий шляхтич, со смешком ущипнул стряпуху:

— Ахти, налитая. С такой всю мужицкую силу растеряешь!

Высокий, статный, Прокопий Ляпунов согласился:

— Мед девка! — И засмеялся: У Ивана Исаевича губа не дура!

— Пробудись, Иван Исаевич, весть неприятственная! — Скороход потеснил стряпуху. — Да пропусти, Фекла, эко раскрыластилась, что наседка.

Болотников глаза продрал, вышел к гостям.

— Чего шумите, сны не дали досмотреть. Аль подождать не могли? Входите. Посторонись, Фекла.