Зачем нам вера? — говорят скептики. Если загробная жизнь существует, мы попадем туда и без веры, а если нет… Что ж, тогда мы были правы, не так ли? Но в глубине души они не испытывают бравады, которую готовы демонстрировать на публике. Наедине с самими собой им тоже хочется, чтобы было хоть что-нибудь, чтобы был хоть какой-то смысл в существовании разумного куска протоплазмы, именуемого человеком.

Отрицая веру в богов, цивилизованный человек изобретает себе новые культы. Ведь что такое коммунизм, как не попытка построить рай на Земле, коли уж на небесах все обломалось?

Как следует из их не воплотившейся в практику теории, коммунисты равны между собой. Мертвые тоже.

Страны третьего мира искренне считают, что рай находится в США. Американцы уезжают в Тибет в поисках смысла. Диктаторы всего мира уверяют, что рай в их стране, и для них это действительно так. Рай там, где нас нет, уверяют русские. Что ж, теперь мы есть практически везде.

Цель существования религий всего мира в том, чтобы избавить рядового обывателя от страха смерти. Избавившись от страха смерти, обыватель начинает жить и превращается в человека.

Я не боялся смерти и не верил в Бога. В Бога, как в сверхразум, вездесущий, наблюдающий, всевидящий и всемогущий. Мне были ближе законы кармы, которые гласят, что человек сам определяет свое будущее. Своими делами. Своими поступками. Своими мыслями.

Я не верил, что Бог — это существо.

Но, будучи между жизнью и смертью, валяясь в забытьи после удара Пожирателя Душ, я встретил кого-то, очень на него похожего.

Я стоял посреди НИГДЕ. А может быть, и не стоял, потому что под ногами было НИЧТО.

НИЧТО и НИГДЕ не имели цвета, звука, расстояния. Не имели объема, света, текстуры. Даже не вакуум. Просто НИГДЕ и НИЧТО.

Он возник передо мной без всяких театральных эффектов. Его не было, а потом он стал. Время не имело значения, потому что мы были в НИКОГДА. Он не был благообразным старцем, белоснежным голубем или пылающим кустом, его вид не повергал в трепет и не заставлял уверовать. Он просто был.

Мужчина моих лет, стройный, подтянутый, в спортивном костюме «Найк», заменившем белый балахон. На ногах у него были кроссовки той же фирмы. Хорошее лобби у корпорации в высших сферах, подумал я. Тут они и «Рибок» и «Адидас» обскакали. Бороды у него не было, печали и особой мудрости в глазах тоже.

— Привет, — сказал он.

— Привет, коли не шутишь, — сказал я. — Где я?

— НИГДЕ.

— Я мертв?

— Здесь и сейчас?

— Нет, вообще. А что, есть разница?

— Здесь и сейчас никто не жив и не мертв, потому что здесь НИГДЕ и НИКОГДА, — сказал он. — Так что разница есть.

— А вообще?

— Вообще ты жив, — сказал он. — Наверное, для того, чтобы описать твое состояние, человек бы употребил слова «чуть жив». Но для меня эта разница ускользает. Все люди «чуть живы», с моей точки зрения. Жизнь — это преходящее состояние, лишь смерть постоянна для вашей формы жизни.

— Такова официальная точка зрения?

— Такова моя точка зрения, — поправил он.

— Ты кто? — спросил я.

— НИГДЕ и НИКОГДА я — НИКТО.

— А вообще?

— У меня много имен.

— Назови хотя бы одно.

— Нет смысла.

— Почему?

— Потому что я его не вижу.

— Хорошее объяснение, — одобрил я.

— Я не даю объяснений.

— Я ценю это качество… в людях. А то все, кому не лень говорить, готовы объяснять все всем, кому не лень слушать.

— Ты — циник. Это хорошо.

— Почему?

— Я не даю объяснений.

— Замечательно. Тогда зачем ты здесь?

— НИГДЕ?

— Да. Зачем ты НИГДЕ?

— Я наблюдаю.

— За мной?

— Вообще.

— И что ты видишь?

— Разное. Вижу тебя.

— И как я тебе?

— Ты колеблешься. Ты сомневаешься.

— Я — человек. Людям свойственно сомневаться.

— Это делает их жизнь невыносимой.

— Возможно. Но всегда уверены в своей правоты лишь идиоты.

— И гении.

— И тираны.

— Ты — циник. Это хорошо.

— У меня бред?

— Что такое жизнь, если не бред?

— Что?

— Жизнь — это болезнь, от которой есть только одно лекарство. Жизнь — это игра с известным заранее результатом. Жизнь — бред.

— Ты ответишь на мои вопросы?

— Я не даю ответов.

— Тогда что же ты делаешь?

— Наблюдаю.

— И все?

— А этого мало? Вы играете жизнь, как спектакль, должен же быть у этого представления хотя бы один зритель?

— Ты уверен, что ты просто зритель, а не режиссер?