Сердце трепыхнулось испуганно, зубы и колени свело страхом, но Добря все-таки нашел в себе силы возразить:

– Не может такого быть. Он за всю дорогу, от самого Ильменя, меня и взглядом не обидел! А сейчас по делам пошел…

– Ага, в корчму, где корабельщики иноземные пируют. Они всегда в одной и той же корчме останавливаются. Не веришь – не верь. Ждать хочешь? Жди, – проскрежетала старуха и, состроив грустное лицо, засеменила прочь.

Новость подкосила Добродея, земля под ногами покачнулась.

– И что же теперь? – вскрикнул он.

Старуха, несмотря на явную подглуховатость, расслышала и обернулась:

– Да ниче. В Русе останешься. Авось кто из наших и приютит сироту.

– Мне нельзя, – спешно отозвался Добря. – Мне в Русе ни к чему! Мне в Киев надо!

– Ну, так попробуй к купцам обратиться. Правда, до Киева только одна лодья идти намеревалась. Путь-то непростой. Сперва по реке, после волоком. Долго. Потом опять реками, а у Днепра берега узкие… Зато язык до него точно доведет.

– Что за лодья?

– А… – Старушечий рот растянулся в улыбке, от чего морщины стали глубже, наружу вылезли коричневые беззубые десны. – Это не абы какая лодья. Богатая. До самой Шаркилы ходит! Туда так просто не пробраться.

– А как пробраться?.. Как быть?

– Заплатить есть чем? – каркнула женщина, прикрыв белесый глаз.

Добродей вдруг понял, что у него не то что монет, даже еды не водится.

– Нет…

Старушка хмыкнула, передернула плечами:

– Тогда и торговли нет. Кому ты такой на лодье нужен? Задаром и на рыбацкую долбленку никто не возьмет.

Добря почувствовал, как к горлу подкатывает ком, как наполняется рыданьями грудь, а колени заходятся запоздалым ужасом. А ведь правда, с чего бы это Лодочник помогать взялся? На такие хлопоты ради чужого человека не идут, только если за плату.

– Что же делать? – пробормотал мальчик.

Старуха вздохнула тяжко, смерила новым, полным грусти взглядом. В сердце Добродея трепыхнулась слабая надежда: женщина – она и в старости женщина, дети для нее не пустой звук, даже если чужие…

– Работать умеешь?

– Умею, – заверил Добродей.

Горожанка приблизилась, рассматривала теперь не с жалостью, а так, словно оценивала. Наконец кивнула удовлетворенно:

– Ты мальчик крепкий, выносливый. Так и быть. Пойдем.

– Куда?

– На лодью. Один из тамошних корабельщиков племянником мне приходится. Замолвлю словечко.

Согласия Добродея старуха не дожидалась. С кряхтением, тяжело передвигая ноги, устремилась к большой пристани. Мальчик поспешил за ней, молчаливо моля богов о помощи.

Оставаться в Русе совсем не хотелось. Кто он тут? Бродяга! И ждет его в лучшем случае голод и не по годам тяжелая работа. Поработать на лодье – совсем другое дело, это не навсегда. Тем более судно до Киева довезет…

– Эй! – завопила старуха. – Эй!

Клюка описала дугу в воздухе, Добродей едва успел увернуться от случайного удара. Горожанка же махала клюкой бойчее, чем воин мечом.

– Эй!!!

Добря только теперь сообразил, в чем причина: самая большая, самая богатая лодья намеревалась покинуть пристань. На судне деловито перекликались, с бранью затаскивали деревянные мостки.

– Эй! – вторя старой женщине, закричал он и рванул вперед. – Эй, подождите!

– Эй!!!

Корабельщики внимания не обращали, только один, чье массивное тело было укутано в дорогие ткани, замер и уставился на бегущего. На голове человека красовалась удивительная, очень смешная шапка – это Добря заметил, несмотря на волнение, тут же расплылся в улыбке.

– Что надо? – гаркнул человек.

– Сироту, сироту возьмите! – прокричала старуха, задыхаясь.

Корабельщик глядел на женщину странно. Добре даже показалось, что его лицо стало хищным.

– Сироту? – переспросил он.

– Да! – крикнула горожанка. – Он держит путь в Киев!

– Словен?

– Ну ты же видишь! – отозвалась она.

– Сирота? – не унимался корабельщик.

Добря бросил быстрый взгляд на старуху, женщина истово кивала. На всякий случай он и сам закивал.

– Хорошо. Иди сюда.

Работники, что только-только убрали мостки, с явным раздражением вернули их на место. Добря зайцем промчался по качающимся доскам, резво прыгнул на палубу. Скользнул взглядом по лодье: с каждого бока по нескольку скамей для гребцов, посередине массивная мачта, под ногами влажные, чистые доски. Народ на корабле хмурый, отовсюду летят настороженные взгляды.