– А ты случаем не из этих? – подозрительно спросил Роська. – Не из христьян?

Добродей почувствовал, как холодеет в животе, но Роська не дал ответить, перебил:

– Вот ведь люди-то! Одним словом – олухи! Ромейским жрецам поверить – тьфу! Дурни! А может, сам князь заставлял? Я как погляжу, после нашего приезда многие эти крестики поскидывали. Да и Яроок говорит: давно на капищах столько народа не бывало, чуть ли ни бегом бегут. Стало быть, наши боги сильнее! Да это и правильно! Разве можно Дажьбога и этого, мужика распятого, сравнивать?

– Христа, – поправил Добря. – Христом того «мужика» звать.

– Во-во! Христа! – закивал Розмич. – Это же надо! Его убили, а он и не спорил. Нате, говорит, убивайте! Тьфу! Разве нормальный мужик так поступит? Да никогда! Слабак он, Христос этот. И христьяне его – слабаки. Потому и не смогли хазарам противиться.

– Ты… – начал было Добря, но Роська снова перебил, рассуждал с важностью:

– А теперь вот не стало князя, а ромеев прогнали, и что? Народ радуется! Радуется, что ярмо сбросил! И князя-душегуба, и бога рабского! Да в один присест! А Олег – освободитель, как есть – Освободитель!

– Рот прикрой, – сказал Добродей хмуро.

– Чего-чего?

Второй раз повторять не стал, двинул точно в зубы. Розмич, не ожидавший такого предательства, равновесие удержать не смог и, если бы не приятели-новгородцы, непременно бы рухнул в дорожную пыль.

– Ты чего? – спросил Роська – голос прозвучал тихо, удивленно. Когда сообразил, глаза потемнели, лицо исказила злобная гримаса: – Стало быть, ты один из тех, кто веру в богов-то родных предал? Так?

– Я – христианин! – прорычал Добродей. – И от веры своей не отступлюсь!

Розмич уже не слышал, ринулся вперед, кулак посылал резко, зло и точно. Добродея подхватить было некому. Опешивший Златан отступил на пару шагов и смотрел на мир круглыми глазами. Добря вскочил на ноги, чуть пригнулся, готовый в любой миг нанести или принять удар. Но зря. Приятели крепко держали Розмича, один из них склонился над самым ухом, что-то яростно шептал. Глаза у Роськи были бешеными, он рычал, пытался вырваться.

– Что происходит?

Этот голос отрезвил всех, кроме Добродея. В голове по-прежнему стучало, кулаки готовы к драке, как никогда прежде. О том, чтобы обнажить клинок, старший дружинник даже не думал. Роську нужно брать голыми руками, чтобы ни у кого не осталось сомнений в честности поединка.

– Вот как… Эй, воин! Поумерь пыл!

Добродей с рыком развернулся и замер.

Нет… у людей таких глаз не бывает, только у нечисти. И это даже не изумруды, это… это… Добродей так и не смог подобрать нужного слова.

Олег не улыбался. И не хмурился. Просто ждал, когда с лица киевского дружинника сойдет звериный оскал.

– Никаких драк, – проговорил Олег. – Я задумал важное дело. Во благо Киева и славянского народа. Мне нужен каждый воин. Каждый. После подеретесь. Сам прослежу.

Как завороженный Добродей глядел вслед новгородскому, теперь и киевскому князю, кажется, не дышал. И только одно знал наверняка: он никогда не сможет ослушаться приказа этого человека. Видать, и точно – колдун. Вещий.

Переставляя неизменный посох, Олег уходил все дальше, сопровождаемый седовласым Ярооком и Гудмундом.

– Розмич! С нами ступай, – приказал Олегов брат.

Потирая ушибленную челюсть, Розмич устремился следом, не удостоив Добродея ни словом, ни взглядом.

Ветер гулял над киевскими горами. Холодный, совсем уже осенний, теребил косматую седую бородищу Яроока, перебирал полы тяжелого Олегова плаща.

– Поговорим, князь. Только начистоту, – предложил Яроок, оглядываясь на занятых приготовлениями жрецов.

– Розмич и Гудмунд проследят, дабы нам никто не помешал. Затем я и здесь, чтобы говорить, – ответил Олег.

– Тогда пусть твои воины останутся у входа и дадут нам знак. Светлолик свое дело знает.

– Cветлолик?

– Мой поверенный. Помру – он заменою станет.

Отворив дверь, жрец первым шагнул в проем.

– Не обессудь, княже, потолки не по твоему росту…

Олег хотел бы двинуться за ним, но Гудмунд придержал его за плечо и кивнул Розмичу:

– Одд, он первым!

Олег хмыкнул, но предосторожность лишней не бывает.

Розмич вошел следом за Ярооком. Сруб показался тесным и темным, в проходе он едва ли мог расставить руки. Дневной свет с трудом просачивался из-за спины и терялся впереди.

– Сюда, князь, – позвал жрец из темноты.