Полина изумленно взглянула на него. От неожиданности даже слезы высохли.

– Не сердитесь на меня, – добавил Василий. – Пожалуйста.

С каких пор он придает значение тому, сержусь я или нет?!

Она кивнула и вытерла глаза.

– Я сама виновата. Выскочила на вас…

Василий отпустил ее. Кожа сохранила ощущение тепла его пальцев.

А потом до Полины дошел смысл всей фразы.

– «Один из них»? Вы про гостей?

– Про кого же еще?

Он оглянулся на лестницу и завел Полину в столовую. Усадил на стул и сел рядом. Зеленые глаза заблестели в темноте.

– Теперь объясните мне, зачем вы тут прятались?

– Я не пряталась, – обиделась Полина. – Я выслеживала! Мне показалось, что кто-то ходит по дому.

– Значит, мы выслеживали друг друга. Поздравляю. В библиотеке – это вы были?

– Я.

– Понятно… – Василий потер подбородок. – И в столовой тоже вы, как мы выяснили.

– И в столовой, – со вздохом подтвердила Полина.

– И в галерее.

– В галерее?

Водитель пристально посмотрел на нее.

– В галерее, – раздельно повторил он. – Вы были там минут десять назад?

– Не была, – открестилась Полина. – Вы что! Там картины. Я их боюсь.

– Ночью шарахаться по дому не боитесь, а картин боитесь, – рассеянно произнес Василий, думая о чем-то другом.

– А что мне здесь ночью может грозить? – удивилась Полина и не удержалась от шпильки: – Кроме вас, конечно.

И по выражению его лица поняла, что только что сморозила ужасную глупость.

– Насчет вас я пошутила, – торопливо сказал она. – Пожалуйста, не обижайтесь!

Василий покачал головой, и Полина окончательно почувствовала себя непроходимой тупицей.

– Я вас провожу до комнаты.

– Да я, в общем-то, и сама могу дойти, – пробормотала девушка. – Что тут со мной может случиться…

Василий остановился и взглянул на нее.

– У меня фонарик, – добавила Полина. И для убедительности помахала перед его лицом фонариком.

– Это прекрасно, – согласился Василий, уворачиваясь от удара фонарем. – Но мы все-таки пойдем вместе.

Полина отчего-то так обрадовалась, словно ей пообещали не прогулку по дому в компании водителя, а увлекательную поездку на море.

На лестнице она споткнулась. И тут же ее подхватила сильная рука.

– Осторожно, – только и сказал Василий.

Но до конца лестницы уже не отпускал ее. Полина испытала разочарование, когда ступеньки закончились и водитель отстранился.

Возле комнаты Ирмы из-под двери пробивалась слабая полоска света.

– Художница не спит, – шепотом сказала Полина.

– И не только она. Не выходите сегодня ночью больше из комнаты.

– Вам бы писать диалоги к фильмам о вампирах!

– А вам бы играть жертву, которую съедают в первые десять минут.

И, не дав Полине возразить, сдержанно добавил:

– К Анжею приезжают разные люди. Будьте осмотрительнее.

На следующее утро оказалось, что ветер не прошел бесследно. Сломалась толстая ветка одной из лип. Она свалилась на клумбу и раздавила половину тюльпанов Армена. А в оранжерее треснуло стекло, и пришлось срочно заказывать новое.

Поэтому Василий и Полина выехали на рынок с получасовым опозданием. Девушка на ходу дописывала пункты в список покупок. Номером первым в нем стояли артишоки. Она представляла, как обрадуется Ирма, и улыбалась.

Они ехали к большому овощному рынку. Василий не отрывал взгляда от дороги. Время от времени он посматривал в заднее зеркало, но никто не следовал за ними.

Сегодня водитель был на редкость неприветлив и хмур. Полина попробовала узнать, в чем причина. Но получила в ответ резкое:

– Простите, я не разговариваю за рулем.

Девушка почувствовала себя так, словно ей дали пощечину.

Значит, утро все расставило по своим местам. Василий точно так же не желает общаться с ней, как и в первый день ее работы.

Это было тем более обидно, что Полина знала: с Ковальским они прекрасно болтают в машине. «Не разговариваю за рулем» относилось только к ней. Оно означало: «Я не разговариваю именно с вами».

Хорошее настроение исчезло, как будто ее окатили грязной водой.

Десять минут прошло в гнетущем молчании. В Полине поднималась горькая обида, как вода во время прилива. И наконец затопила ее целиком.

– Что бы я ни делала, это бесполезно, – ровным голосом сказала она, глядя перед собой. – Вы по-прежнему терпеть меня не можете. И не даете себе труда это скрывать.