Неподалеку от набережной я обнаружил греческую церковь, с которой была связана любопытная история. В прошлом эта церковь была посвящена святому Павлу, затем превратилась в мечеть, а сейчас вновь обрела христианский статус, но уже называется церковью Святого Николая. Священником в ней был высокий грек с окладистой, как у еврейского пророка, бородой. Он бурно отреагировал на мое замечание о том, что позор для всей Кавалы не иметь церкви, посвященной святому Павлу.

— Ах, как вы правы! — воскликнул священник. — Да ведь в прежние времена все так и было. Церковь возведена как раз на том месте, где святой апостол Павел ступил на берег. В древности здесь как раз была набережная, потом море отступило. Пойдемте, я покажу вам!

Он провел меня на задворки церкви, где на мощеной дорожке виднелась круглая отметина.

— Вот то самое место, где апостол Павел высадился на берег Македонии. Раньше здесь рос великолепный платан, — сообщил священник и добавил дрогнувшим голосом: — Но болгары его срубили!

— Вы говорите, что прежде церковь была посвящена святому Павлу. Как же так получилась, что она сменила своего покровителя?

Оказывается, когда турки покинули Кавалу, мечеть решили переоборудовать в место христианского культа. Для этого нужны были средства. Местные рыбаки соглашались собрать деньги, но и слышать не желали о святом Павле. Что поделать, столетия мусульманского засилья сильно поколебали христианские традиции. Имя Павла утратило свое значение, в особенности для греческих моряков, которые традиционно считали своим покровителем и заступником святого Николая.

Вот так и вышло, что церковь, которая в византийской традиции прочно связывается с первыми шагами Павла на западной земле, носит имя Николая.

Между прочим, святой Николай покровительствует не только морякам, путешественникам, торговцам и детям. Ростовщики, ссужающие деньги под залог, тоже считают его своим «профессиональным» святым. Если верить легенде, то в Параре, родном городе Николая, приключилась такая история. Некий аристократ внезапно разорился и страшно горевал по этому поводу: ведь три его дочери-красавицы оказались бесприданницами. Прознав о его беде, Николай решил помочь безутешному отцу. Поздно ночью он пришел к его дому и забросил в окно три мешка с золотом. Это был богатый дар, позволявший обеспечить девушек достойным приданым. На ранних иконах эти три мешка символически изображаются в виде трех золотых яблок. Со временем золотые яблоки святого Николая стали профессиональным символом ростовщиков.

Следующим пунктом моей программы числилось посещение Филипп. По такому случаю я нанял старую машину, в которой окна были затянуты целлулоидной пленкой, и отправился в девятимильную поездку по холмам.

Дорога делала неожиданный изгиб и выводила к серой громаде горы Симбол, которая служила природным барьером между морем и долиной Филипп. Эта гора является продолжением Пангейского кряжа, в древности знаменитого серебряными рудниками. Высота Симбола составляет 1670 футов, и с его склонов открывается вид на безбрежную плоскую равнину, где зеленые участки зерновых посевов сменяются унылыми бурыми пятнами болот. Дорогу покрывал толстый слой пыли, и каждая подвода, каждый всадник или пеший путник двигались в собственном облаке коричневой пыли.

На этих обширных равнинах, посреди предательских заболоченных участков давным-давно — за сорок один год до рождения Христа — наступил крах Римской республики. В решающей битве легионы Антония и молодого Октавия нанесли поражение войскам Брута и Кассия. И именно здесь, на смертном ложе Республики, триумвиры заложили новую колонию, которую назвали Филиппами.

Уверен, что всякий, кому довелось исполнять роль Брута в школьной постановке шекспировского «Юлия Цезаря», с особым, жгучим интересом рассматривал бы эту пустынную плоскую равнину. Вот она, реальность, говорил я себе. Та самая, которую мы стремились воссоздать на маленькой пыльной сцене в директорском кабинете. Как часто я пытался представить себе это место — далекую равнину при Филиппах, где сражались и погибали живые люди, где в реальности разыгрывалась одна из величайших в истории человечества драм. И сейчас, когда я оказался на арене исторических событий, мне казалось, будто я снова слышу голос моего школьного партнера, игравшего Цезаря (этому пареньку предстояло совсем скоро погибнуть во Франции): стоя в лучах рампы, он обещал мне, что мы еще встретимся в Филиппах…

Проехав восемь миль, мы увидели на обочине дороги сельскую гостиницу. Обследовав здание, я обнаружил остатки римского памятника, вделанные в ее стену. Это был установленный на цоколь могильный камень примерно двенадцати футов в высоту. На нем было высечено имя римского легионера К. Фибия. Пока я изучал надпись, из гостиницы вышел крестьянин. Видя мой интерес, он стал давать советы, где лучше встать и под каким ракурсом лучше рассматривать камень. В книге Дж. Ф. Эббота «Македонский фольклор» я читал, что местное население до сих пор бережно хранит память об Александре Македонском, но, по правде говоря, не ожидал так скоро получить подтверждение этой мысли.

— А что это за памятник? — поинтересовался я.

— Мы называем его Кормушкой Буцефала.

— И кто такой этот Буцефал? — спросил я, подозревая, что он, как попугай, просто повторяет незнакомое имя.

— Буцефалом звали коня царя Александра, — тут же не задумываясь ответил мужчина.

Я попросил его рассказать какие-нибудь истории из жизни «царя Александра», но крестьянин отказался, угрюмо покачав головой. Наверное, решил, что я над ним насмехаюсь.

Мы проехали еще около мили, прежде чем наткнулись на холм конической формы, на вершине которого возвышалась древняя башня. Я оглянулся и неожиданно обнаружил вокруг себя развалины древних Филипп. Современная дорога следовала вдоль Виа Эгнатия и, следовательно, проходила прямо через древний город. Его развалины лежали на глубине десяти — пятнадцати футов. Покинув шоссе, я спустился на место античного форума: благодаря недавним раскопкам французских археологов здесь обнажились основания мраморных колонн, остатки водосточного желоба и несколько акров булыжной мостовой.