Еще более серьезной операцией было нападение на село Колки. В морозную январскую ночь вошли партизаны в селение. Навстречу им попался патруль. Фашисты не сразу заметили партизан, и старик Бужинский, желая воспользоваться неожиданностью, шепотом приказал пулеметчику открыть огонь, чтобы одной длинной очередью смести врагов. Пулеметчик нажал гашетку, но пулемет молчал.

— Замерз, — прошептал пулеметчик.

Тогда Бужинский скомандовал стрелкам:

— Огонь!

Залпом из винтовок патруль был снят.

Фашисты размещались в школе, и, должно быть, залп партизанских винтовок не потревожил их. Скорее всего они подумали, что это их же патрульные стреляют для храбрости. А партизаны, добравшись до школы, без труда сняли часового, и в окна полетели гранаты. Грянули взрывы один за другим, но ответа со стороны гитлеровцев не было, словно их и нет. Партизаны ворвались в школу: тринадцать мерзавцев оказались убитыми, остальные не посмели оказать сопротивление. Забрав оружие, партизаны ушли.

Росту отряда способствовали бесчинства и зверства оккупантов. В одном из своих донесений Сидельников сообщил о таком случае. Гитлеровцы решили устроить облаву на партизан. На 84 машинах доехали они до Старого села, а дальше — в лес — проникнуть не осмелились. Но, должно быть, хотелось им поразить народ каким-то страшным примером и выместить на ком-то свою бессильную злобу против партизан. Они собрали всех, кого могли поймать в селе — 685 стариков, женщин и детей. Прикладами загнали их в церковь. Привели священника и, связав колючей проволокой с двумя его взрослыми дочерьми, втолкнули туда же. Церковь заперли, обложили соломой и дровами, полили керосином и подожгли. Ни одному человеку не удалось вырваться из пламени.

Пример действительно страшный, но фашисты просчитались: не рабской покорностью, не трусливым смирением ответили украинские крестьяне на это зверство; возмущение и гнев толкнули их на борьбу с захватчиками.

Вырастал, вооружался и боролся новый партизанский отряд, созданный нами около месяца назад. В январе в нем было уже 260 бойцов.

Само собой разумеется, что возросшая активность партизан на Волыни встревожила захватчиков. Каждый день солтусы, бургомистры и коменданты полиции сообщали начальству все о новых и новых наших налетах, о сожженных складах, уничтоженных машинах, разрушенных мостах, оборванных линиях связи. Каждый день подрывались поезда на дорогах Ковель — Сарны — Коростень, Брест — Ковель, Ковель — Младава, Ковель — Здолбунов, Брест — Пинск — Лунинец. А иногда мы рвали по три или даже по пять эшелонов в сутки. И не только, в лесах, в глухих деревнях, на дорогах — фашисты не могли чувствовать себя спокойно даже в городах. Гранаты летели в окна тех домов, где они спали; мины взрывались в комнатах фашистских учреждений; мины попадали вместе с углем в топки паровозов.

Гитлеровский ставленник на Украине Кох собрал в Ровно чрезвычайное совещание гебитскомиссаров, начальников гестапо и начальников гарнизонов и зачитал им телеграмму из Берлина. Гитлер требовал немедленно покончить с партизанами в этих районах и обеспечить нормальную работу железных дорог, подвозивших к Сталинграду живую силу и военную технику.

Особенно плохо чувствовал себя на этом совещании генерал-губернатор Волыни и Подолии Шоне, которому персонально Гитлер объявил выговор за беспорядки в его генерал-губернаторстве. На землях его — где-то южнее Пинска — находился, по мнению фашистского командования, самый центр партизанского движения. На совещании приводились интересные цифры: только в начале января и на одной только Волыни имело место 47 боев гитлеровских частей с партизанами, 42 нападения партизан на населенные пункты, в результате которых были ликвидированы сельуправы и полицейские участки. За одну только последнюю неделю было разрушено три станции и разгромлено шесть имений.

Начальник полиции и службы безопасности, приводивший эти данные, обвинял так называемые органы самоуправления в том, что они не ведут борьбы с партизанами. «В такое напряженное для великой Германии время, — говорил он, — нам приходится отказываться от охраны Железных дорог крестьянской вартой и ставить вместо нее немецких солдат, которые так необходимы на фронте».

Интересен был и приказ начальника войск СС и полиции Украины генерал-лейтенанта Ольгафена. В нем говорилось:

«За последнее время участились случаи нападений партизан на отдельные машины полиции, что влечет за собой гибель ценных людей, большое количество легких и тяжелых ранений и потери машин. Ни сильное вооружение, ни зоркость пассажиров не могут предотвратить нападений партизан…»

Приказано было: «Немедленно прекратить езду в одиночку на машинах всех систем в рейхскомиссариате Украины в районах севернее железнодорожной линии Чернигов — Овруч, Овруч — Белокоровичи, Белокоровичи — Олевск, Олевск — Сарны, Сарны — Ковель, Ковель — Любомль».

Из этих вынужденных признаний видно, до какой степени мешал гитлеровцам партизанский центр «где-то южнее Пинска». Они хотели уничтожить его, рассчитывая вместе с ним уничтожить и партизанское движение.

Шоне поклялся, что сожжет все села, расстреляет всех жителей, что он никому больше не позволит нарушать заведенный фашистами порядок. Он обрушился на начальников гестапо, комендантов и гебитскомиссаров, угрожая взысканиями, посылкой на фронт, разжалованием и прочими карами, если к концу января 1943 года они не очистят округу от партизан.

После совещания — в начале января — Шоне сам приехал в Ковель, вызвал комендантов, начальников гестапо и жандармерии и вместе с ними разработал план уничтожения партизан, базирующихся между реками Стырь, Стоход и Турья. По этому плану облава на нас должна была начаться пятнадцатого января, к двадцать второму должно быть закончено окружение, а к двадцать пятому и вся операция в целом. Наступление задумано было с шести направлений: 1) Ковель, Павурск, Обзыр, Грива, Езерцы; 2) Камень-Каширск, Червище, Езерцы; 3) Любешов, Железница, Езерцы; 4) Морочно, Кухецка Воля, Перекалье, Гирники, Езерцы; 5) Рафаловка, Мульчичи, Боровая, Езерцы и 6) Маневичи, Серхов, Езерцы. К Езерцам сходились все пути. Езерцы, около которых базировались наши отряды, фашисты считали центром партизанского движения — «партизанской столицей».

С чисто немецкой пунктуальностью в плане облавы расписано было все до мельчайших подробностей: какие группы, под чьим командованием, какого числа и во сколько часов двигаются и занимают такой-то населенный пункт или такой-то рубеж. Составителям плана казалось, что все учтено, что все предусмотрено, что партизанам не вырваться из кольца. И, уверенные в успехе, они в самом начале операции выпустили листовки, предлагая нам по доброй воле положить оружие, выйти из леса и сдаться, угрожая, что в противном случае мы все «погибнем, как мухи».