Он уже пробовал оружие – мелкие преступления, наркотики и все другие ловушки агрессивного подросткового бунта. Но он не смог сделать тот последний шаг. Он не мог перестать любить своего отца, не мог отрицать своего восхищения его железной волей, которая удерживала слезы старика и не давала сорваться голосу.

И – Бог в помощь – он выбрал армию. А лучше бы тюрьму. Может быть, в тюрьме он бы не изучил искусство убивать.

Заступив вечером на дежурство, Малчек разозлился, увидев, что вокруг снова образовался полный беспорядок. Два новых детектива, отсидевшие дневную вахту, оказались еще хуже предыдущих.

Малчек не был по природе одержимым чистюлей, даже далек от этого, но почему-то открывающийся вид расползающихся кип журналов, переполненных пепельниц, передвинутой мебели и запутанных в шнурах штор очень его раздражал. Большую часть прошлой ночи он провел, наводя порядок, частью – чтобы не заснуть, частью – потому что не мог заставить себя остановиться. Теперь вокруг опять царил полный разгром.

Вошел Гроган, отряхивая влагу с плаща.

– Туман еще гуще станет, я его по запаху чувствую.

– Замечательно, – тяжело сказал Малчек, проходя мимо двух женщин-полицейских, беседующих в прихожей: одна уходила, другая только что пришла.

Он тихонько постучал в дверь спальни и открыл ее. Лампа у кровати была включена, но Клер отложила раскрытую книгу.

– Все в порядке? – он взглянул на нее, потом на окно, чтобы убедиться, что оно захлопнуто и шторы задвинуты.

Клер была одета в старомодную ночную рубашку: с длинными рукавами, высоким воротничком, пуговицами и пеной кружев вокруг шеи. Ее волосы блестели в свете лампы, несколько разлетевшихся прядей выделялись на спинке кровати как темные паутинки. Она выглядела не старше двенадцати.

– Да, спасибо. Я приняла одну из тех таблеток, что оставил мне доктор. Ко мне возвращаются силы, так что завтра сможем снова начать ссориться. Вам здесь слишком много позволяется. У меня был долгий разговор с доктором Боннерманом и Вас разобрали по косточкам.

– А я ничего не почувствовал, – усмехнулся Малчек.

– Об этом тоже упоминалось, – Клер посмотрела на него насмешливым взглядом, и его улыбка исчезла.

– Вы мне больше нравились, когда болели, – коротко сказал он и закрыл дверь раньше, чем она смогла ответить.

К полуночи с залива донеслись гудки сирен на маяке, предупреждающих о тумане. Гроган и Нэнси были поглощены старым фильмом Богарта, но Малчеку не сиделось на месте.

Он вышел в коридор, ведущий от парадной двери к задней, и пересек маленький холл, в который выходили двери спален. Он отомкнул замок, не позволяя ему щелкнуть, и, натянув плащ, вышел в ночь.

Туман окружил дом завесами, колеблющимися под слабыми порывами ветерка, который лишь вызывал зыбь над гравием. Рассыпанные камни напоминали бледные волны в бледном море.

Прямо перед домом находился большой одинокий камень, скорчившийся как огромная черная жаба, уставившаяся на дорожку. Оставаясь на тропинке, Малчек похрустел по гравию мимо камня, мириады капелек кружились вокруг распахнутых пол его плаща. Туман мог служить великолепным прикрытием, и это ему не нравилось. «В такую ночку во Вьетнаме я мог бы уложить добрую сотню», – подумал он.

Через проход в изгороди он выбрался на улицу и начал медленно обходить дом, останавливаясь, чтобы перекинуться парой слов с теми, кто сидел в темном неприметном автомобиле, припаркованном в двадцати ярдах от входа.

Один из мужчин в машине окликнул его:

– Майк, как дела?

Малчек пожал плечами:

– Наверно, внутри лучше, чем здесь. Кого-нибудь видели?

Оба детектива покачали головами, а тот, что сидел дальше, пригнулся, чтобы лучше видеть лицо Малчека.

– Только местные. Парень прогуливал собаку леди упражнялась, чтобы избавиться от своих варикозных вен, и все.

– Вам тоже физкультура не повредит. Обойдите дом пешком пару раз, тогда сбросите свои животы. Если он ищет шанс, то этот туман ему как подарок.

Он отошел, не дожидаясь ответа. «Им полезно растрясти задницы», – подумал Малчек. Сидеть в засаде в таком районе, как Хайшор, до чертиков скучно. Это облегчало задачу для Эдисона, но усложняло для них. Нечему было держать человека в бодрствующем состоянии, за исключением редких машин, проезжающих между широкими ухоженными газонами. Из опыта он знал, что люди в машинах не могут постоянно бодрствовать, но это уже зависело от подсознания разбудить их при первом же необычном звуке. В тихом районе, как этот, любой шум отчетливо выделялся.